муж туда ездил. Посвятить душу Праотцу. Молиться. Возможно, получил от них… меч?
– Есса! Эти монаси должны обо всем знать. Прислали ему оружие. Наверняка поддерживали. Может, они даже все это вместе придумали! Проклятые! Трижды проклятые! Вовеки проклятые!
– Не страшно, госпожа, если ты хулишь Ессу в печали.
– Не говори так со мной.
– Я все еще надеюсь, что…
– Ты верно надеешься, но сегодня будь сдержан. Я вернулась из ада. Не могу.
– И что же мне тогда делать?
– Отнеси эти ножны от меча в сарай, приторочь к седлу одного из скакунов, которые там привязаны.
– Все для тебя, госпожа.
Он вышел. Она не стала прикрывать за ним дверь.
И вдруг, совершенно неожиданно, услышала, как за палисадом, отгораживающим палаций от майдана, где стояли хаты дворовых людей, поднимается шум, крик, непокой. Она подскочила к окну и тогда услыхала хор воплей, выглянула в холодную ночь и почувствовала, как ее трясет от страха. С усилием стряхнула этот страх, сжала зубы…
Арно сделал, что она просила. Выйдя же из сарая, вернулся к главным воротам в частоколе.
Из мрака, от загородки для скотины перла толпа невольников, называемых смердами: многочисленная, серо-бурая во тьме, толпа в рубахах, растрепанных кожухах, в башмаках и босиком. Все те, кто днем еще гнул головы перед Дружичами, все пахари, пастухи, погонщики волов и лошадей, бортники, сокольничьи и псари, шли теперь гордо, скопом, над головами их поднимался лес вил, копий, топоров на длинных рукоятях, дубин и кистеней. Арно остановился, удивленный. И тогда что-то вылетело из приближающихся рядов, отскочило от земли, покатилось и остановилось в грязи.
Это была окровавленная человечья голова. Прохор – с рваной бородой, с закрытыми глазами, он словно бы спал. С отрезанного носа и ушей еще сочилась кровь.
– Поцелуй папашу домарата! – крикнул низкий, крепкий человечина в кожаной шапочке, залитый, словно мясник, кровью.
– Люд безбожный, что же вы творите?! – выкрикнул с отчаяньем Арно. – Стойте, во имя Ессы, крови его, во имя законов Праотца.
– Бей его! – раздались вопли. – Бей попа, инока!
– Выдавим подати! Отберем денары!
Инок раскинул руки, но видя напирающие на него злые, бородатые, покрытые кровью лица, мозолистые руки, железные обушки топоров, окованные палицы, острия копий – развернулся и побежал к палацию. Только затем, чтобы уткнуться в запертые ворота.
– Вене-е-еда! – орал он. – Госпожа моя-а-а-а! Впусти!
По ту сторону вдова отступила от двери, прикрыла глаза, терла ладонью грудь, живот, сжимала кулаки.
И отбросила Арно одним движением, отодвинула его от себя. Все их ночи, поцелуи и безумства, скрываемые от Милоша и слуг!
Побежала в большой зал, где на постели спал одетый в рубашонку Якса, разбудила его, тряхнув так, что тот закричал, дернулся.
– Кто тут, кто тут, кто тут?
– Это я, мама. Не плачь, не кричи, ш-ш-ш.
Прижимала его одной рукой – теплого, сонного, мягкого, как маленькая зверушка, второй же – неловко натягивала кожаные