так же не поднимая глаз, проговорил Хэлдар.
– Что?! Не может быть, неужели Ливайна… Какая гадость! Тем более, ты не должен сожалеть о том, что сделал. Это не было унижением, друг мой. Или, по-твоему, более благородно сидеть и смотреть, как по воле завистливой дамочки калечится бедная девушка?
Хэлдар бросил быстрый взгляд на собеседника: похоже, что Геран (да и многие другие) посчитали причиной его смущения якобы пострадавшее достоинство, не допускающее преклонения колен перед особой некоролевской крови. Это соображение успокоило его и позволило дотянуть остаток вечера в относительном равновесии.
Хэлдар открывал дверь своей комнаты, не веря, что наконец-то останется в желанном одиночестве. Это застолье казалось нескончаемым, не раз ему хотелось просто встать и уйти, презрев все мыслимые приличия. Ключ тихо щелкнул, повернувшись в замке, и эльф со вздохом облегчения вошел в полутемную комнату. Закрыл за собою дверь, повернулся к окну и… замер, не веря своим глазам. В кресле, оставленном им у распахнутого окна, кто-то сидел, подобрав под себя ноги и сжавшись в комочек. И Хэлдар знал, кто этот кто-то.
– Как ты попала сюда? – ничего более достойного такого случая как-то не пришло ему в голову.
– Через окно. Все просто: узнала у мажордома, где твоя комната; дверь была заперта, а отмычку я так быстро сделать не могу. Пришлось карабкаться по стене, благо плющ тут крепкий, что твоя лестница… а окно ты сам оставил открытым.
– Понятно, – эльф, неслышно ступая, прошел через комнату и уселся на широкий подоконник. Какое-то время они молчали, не в силах произнести ни одного разумного и связного слова. Первой решилась Амариллис.
– Я… я хотела поблагодарить тебя. Если бы не ты, я бы сегодня накрылась ногами при всем честном народе, а потом меня этим столом как муху бы прихлопнуло. И меня, и мою репутацию… позор и поношение! Это ведь выдра Ливайна все подстроила, верно?
– Да, – машинально ответил эльф, – это она. Послушай, не стоит благодарностей, я ведь не дракона сразил.
– Еще как стоит. Для вас легче дракона сразить, чем перед орчатской кровью на колено стать.
– Прости, это не мое дело.
– Да и не мое. Это дело моей прабабки: понесла ее нелегкая в лес по весне, сок успокой-дерева собирать. Вот и нарвалась она на костоломку… а та только проснулась, и была сильно не в духе спросонья. Ну и решила прабабкой закусить, чтобы настроение поднять. И если бы не проходил мимо орк, не было бы у Лимпэнг-Танга такой великолепной танцовщицы. Как любая нормальная девица, прабабка моя хлопнулась в обморок, при виде одновременно и костоломки, и орка. Хотя прадед был очень даже ничего, я его смутно, но помню – высокий, плечищи как коромысло, глаза золотые, на скулах – знаки клана… клыки, правда, не прятал. В общем, договорились они с костоломкой на нескольких треснувших ребрах и одной свернутой шее – костоломкиной, разумеется; а засим стал он девицу