потому что на меня посмотрели.
– Ирэн тоже её обожает, – тут же произнёс отец, ловя мяч на лету. – Не так ли, детка?
Я подтвердила. И мне не пришлось притворяться. Офелия Меридью была точкой отсчёта, неким миражом, на который ссылались мои преподаватели пения.
– Мадмуазель Гамбетта тоже говорит, что такого голоса, как у Офелии, нет больше ни у кого и что слушать её – особая привилегия.
– Слышала, моя дорогая? – обрадовался папа. – Особая привилегия. И ты хотела бы отказать в особой привилегии в такое время, как наше?
– Леопольд, – вздохнула мама. – Мы с Ирэн только что вернулись после отдыха у моря. Я ужасно устала… Одна только мысль сразу же оправиться… в Лондон… пугает меня. Да и как ехать? Разве работает транспорт? Я слышала, что город заблокирован, что масса людей из провинции наводняет Париж…
– Глупости! – сказал папа. – Я уже всё устроил.
– Уже устроил… Даже не спросив меня?
– Да ладно, дорогая!
– Не повышай голоса, Леопольд!
– Я не повышаю.
– Нет повышаешь!
И они продолжали свою добродушную перепалку, походившую на состязание двух рыцарей: один в стальных доспехах и с копьём, другой в резиновой арматуре, от которой копьё отскакивало.
И хотя я не имела ни малейшего представления о том, что на самом деле происходит в городе, всё же понимала истинное намерение папы – увезти нас как можно дальше от войны, и поэтому меня удивляло мамино упрямство.
Улучив момент, я вмешалась:
– Мадмуазель Гамбетта сказала, что, если бы Офелия приехала в Париж, она сделала бы всё, что угодно, лишь бы повести своих учениц послушать её. Потому что невозможно понять суть вокала, не услышав Меридью.
Родители в растерянности замолчали. Учиться пению меня заставляла мама, которая считала, что это необходимо для вхождения в общество.
– В самом деле, так и сказала? – спросил папа, довольный моей поддержкой.
По правде говоря, мадмуазель Гамбетта была убеждена, что намного превосходит самую великую на данный момент оперную певицу. Превосходит, но, к сожалению, из-за невезения или каких-то интриг её недооценивают.
– Да, – подтвердила я на всякий случай. – Так именно и сказала.
И постаралась избежать маминого взгляда, но кожей почувствовала, какой он холодный.
– И когда же, скажи на милость, – съязвила мама под звяканье серебряных приборов, – мадмуазель Гамбетта слушала Офелию Меридью?
– Ох, – вздохнула я, – это надо спросить у неё.
– Ну, если так сказала Гамбетта, то… – проговорил папа и позволил себе хороший глоток вина.
Потерпев поражение, мама не стала возражать, а мне пришлось удержаться, чтобы не подмигнуть папе.
– Так значит, едем? – спросила я, пока мистер Нельсон убирал со стола.
– Ну! – широко улыбаясь, произнёс папа. Он всегда обозначал таким восклицанием свою победу.
На том вечер и завершился.
Я ушла в свою