вспомнили мамку Ульянушку говорливую, дядек своих Илейку и Васюка, и даже столетнего старца Агапия вспомнили, который им в Ростове Великом о скотьем боге Велесе сказывал, как тот во граде Ростовском много хором, изб и хлевов огнем пожег, а жрецу своему Радуге волосы все опалил, и глава у Радуги внезапно песьей стала.
– А мудрей всех был все же Илейка, – произнес грустно и раздумчиво Иван Васильевич. – Вспомнил яз слова его: «Дружно – не грузно, а один-то и у каши загинет». Все вот мы ныне заедин: и родные братья мои, и подручные князья, и даже Псков и Тверь! Как же тут Новугороду против нас устоять? Так и с татарами будет, когда вся Русь православная единой станет.
Иван Васильевич задумался, а князь Юрий, усмехнувшись, сказал, наполняя свою чарку:
– Забыл тобе поведать, Андрей наш, меньшой, и тот пожаловал. Ночесь гонец с Москвы повестил: посылал Андрей-то с вологодской вотчины своей воеводу Сабура, Семен Федорыча, на Кокшенгу-реку, Повоевал там Сабур многие погосты и села. Привел в Вологду большой полон… – Юрий Васильевич засмеялся и добавил: – Видать, зависть замучила!
Государь же нахмурился и сказал резко:
– У всех зависть на чужое добро. Не токмо у татар и иных ворогов отымать будут, а и брат у брата. Более того, из корысти своей и о Руси православной забудут, как новгородская господа.
Смолк вдруг Иван Васильевич, свой поход на Кокшенгу-реку вспомнил, когда сам села и погосты разорял, православных своих в полон брал на горе и муку. Хотел сказать Юрию о клятве своей уделы все под Москву взять, но неведомо откуда выплыла в памяти, как живая, Агафьюшка, и сладко и тоскливо стало в душе его.
– Ушло сие навек, – беззвучно шевельнул он губами.
Неожиданно вошел стремянный Саввушка.
– Вестники, государь, – сказал он, кланяясь, – от князя Стриги-Оболенского.
Когда вступил в шатер вестник князя Стриги, государь, узнав старого знакомого, весело сказал:
– А сие ты, Трофим, по отцу Гаврилыч, по прозвищу Леваш-Некрасов…
– Будь здрав, государь, на многие лета! – радостно воскликнул Леваш. – Я самый и есть, вестник от князя Ивана Васильевича Стриги-Оболенского.
– Ну, повестуй.
– Повестует князь тобе: «Живи много лет, государь! Полки свои яз от яма Бронницкого на полдень к Спасу Нередицы и к Городищу подвинул, а на полночь к Кириллову монастырю. И все, в Новомграде творимое, мне через доброхотов наших наидобре ведомо. Много же и своими очами вижу. Смута идет в Новомгороде против господы, и все более, государь, народу стает за тя против короля Казимира. Токмо господа-то страхом еще держит всех. Посады все около града пожжены воеводами их, сожжены и монастыри: Антоньев, Юрьев и Рождественский. И Городище, к которому подошли мы, также все сожжено. По башням, у врат всех и на стенах градских день и ночь у них караулы. Сказывают доброхоты наши – ждет все господа-то полков Казимировых…»
Далее Леваш рассказал