, сколько бы она ни прожила. Женщина прикрыла больной глаз и прищурилась, пытаясь разглядеть, куда она идет. На горизонте виднелась полоса зелени, протянувшаяся на восток. Лес. Надо надеяться, это будет уже достаточно далеко.
Шагая, женщина бессознательно источала огонь, и время от времени сухие деревья вдоль тропы дымились или потрескивали, занявшись пламенем. Один или два раза она, задыхаясь и всхлипывая, окуналась в ручей, чтобы унять жар. После этого трудно было возвращаться на тропу, но память об ужасе, оставленном позади, гнала женщину вперед.
Ее кожа судорожно подергивалась при воспоминании о падающем вниз горячем пепле; ее глаза расширялись, как будто она снова и снова видела деревню, охваченную огнем. Женщина крепче прижала к груди мешок, в котором лежал пергамент, и зашагала быстрее.
Она шла до тех пор, пока влажный лесной воздух не окутал ее и не смыл с волос запах гари. Она шла, пока не упала. А потом начала копать прямо там, где лежала, отбрасывая в сторону пригоршни земли из-под молоденькой ели.
– Вот, – сказала женщина, обращаясь к ели, – сбереги это.
Она развернула промасленную ткань и достала пергамент, чтобы еще раз взглянуть на письмена, которые привели ее к такому концу. Пергамент, изготовленный из кожи ягненка еще во времена ее матери, находился в прекрасном состоянии. Его поверхность была покрыта убористым изящным почерком, каждый черный росчерк был тонким, как паучья лапка, и слова соединялись друг с другом, как чернильное кружево. Снова увидев их, женщина коротко всхлипнула, проникаясь красотой знания, скрытого в этих словах. Глаза у нее защипало, но лихорадка сожгла все слезы.
Женщина любила огонь, любила теперь даже больше, чем собственную плоть. Уничтожение пергамента и содержавшейся в нем истины казалось ей чем-то невозможным. Где-то в глубине души она понимала, что, наверное, именно так и должна поступить. Но – нет, лучше она спрячет пергамент, чтобы предотвратить новые разрушения. Она спрячет его, и когда-нибудь человек, обладающий даром, сможет прочитать его и использовать во благо. Только бы это оказался кто-то более сильный, чем она сама!
Она снова завернула пергамент в ткань, засунула сверток в небольшой глиняный горшок, который использовала для воды, и похоронила маленький гробик под елью.
Женщина легла и позволила себе расслабиться глубоко внутри, где все дрожало, едва сдерживая огонь. Ее самоконтроль треснул, как веточка под ногой, и от этого треска она вскрикнула. Жар выплеснулся из груди, обдал кожу, сжигая женщину так же, как она сжигала других. В больном глазу у нее потемнело, здоровый глаз увидел золотую вспышку, и лес вокруг словно ожил, а потом затих под легким ветерком.
Она опустила голову на землю. Сосновые иглы под ее щекой начали потрескивать. Дым тонкими струйками поднялся вверх, и женщина смотрела на него, пока не сдалась окончательно и не умерла.
Глава первая
Энна не уследила за огнем в очаге.
Она так и не привыкла к этой обязанности. Те три года, пока она жила и работала в городе, за очаг отвечала хозяйка дома. Год назад матушка заболела, и Энна вернулась в Лес, но следить за огнем все равно продолжала мать. Весной она умерла, и хозяйкой маленького лесного дома стала Энна. У нее хватало хлопот: надо было ухаживать за огородом, колоть дрова, кормить брата, козу и кур, поэтому она частенько забывала об огне.
И неудивительно. Огонь в кухонном очаге был тварью тихой.
Как назло, в тот вечер брат Энны блуждал где-то в глубине Леса и вместе с ним, что куда важнее, блуждал кремень в коробке для розжига. Поэтому девушка взяла ведро и пошла к своей ближайшей соседке, Доде, чтобы позаимствовать у нее совок-другой углей. Обхватив горячую ручку ведра старой тряпкой и подолом юбки, Энна направилась домой.
Угли притягивали ее взгляд. Они были прекрасны, они пульсировали красным на дне ведра, словно сердце какого-то живого существа. Девушка отвела взгляд, но оранжевые угли продолжали стоять у нее перед глазами, их образ горел в ночи, и Энна споткнулась о корень дерева.
– Ах-ах! – вскрикнула она, пытаясь удержать равновесие, чтобы не обжечься о горячее ведро и не высыпать угли на землю.
В сотый раз за этот вечер выругав себя за невнимательность, Энна взглядом отыскала темные очертания своего дома и направилась к нему.
– Странно, – пробормотала она, моргая.
В окне как будто появился свет, и он становился все ярче. Энна припустила через двор и заглянула в открытое окно.
Первым делом она заметила, что в очаге пылает огонь. Девушка чуть не вскрикнула, но тут увидела своего брата Лейфера: он сидел рядом с очагом, положив на колени заплечный мешок, и сосредоточенно смотрел на какой-то предмет, который держал в руках. Энна подумала, что Лейфер очень красив, когда его лицо излучает спокойствие и задумчивость. У него были такие же, как у Энны, черные волосы и темные глаза, доставшиеся им от матери. Лейферу уже исполнилось восемнадцать, и он был на два года старше Энны, но в отличие от нее ни разу не покидал Леса, даже не побывал в Столице Байерна, лежащей всего в двух днях пути от их дома.
Лейфер