герои войны не могли работать из-за своих увечий и добывали себе пропитание тем, что собирали возле себя толпу сердобольных, простых людей, рассказывали байки, басни и невыдуманные истории. Некоторые женщины, слушая их, плакали и все кидали в шапку какую-то мелочь. Те, кому дать было нечего, хоть краюшку хлеба, но приносили этим артистам поневоле.
Тад часто встречал у ограды Плехановского института героя-калеку, у которого не было обеих ног и рук. Он ездил на доске с колесиками из подшипников, с сумкой на локте. Грудь от плеч до ремня его френча, была увешана орденами и медалями. Ему много подавали, хотя он был без просыпу пьян – очень смешно он рассказывал басни Крылова в своей интерпретации. Девчонки-продавщицы из булочной (что до сих пор стоит на углу Стремянного и Строчиновского переулков), выносили ему довески хлеба и, пригорюнившись, слушали его, затем, смахнув слезу, уходили.
Скоро это все закончилось, «струпья войны» бередили душу «органам», партии и их быстро убрали в больницы, спецприюты. Больше они оттуда не вышли. «С глаз долой, из сердца вон»– ведомство Лаврентия Берии жалости не знало.
Все много работали, и мать Тада, уходя утром, домой возвращалась только затемно. Бабушка была очень хорошей портнихой и работала от зари до зари. Она шила и фартуки и платьица, всякий «ширпотреб», чтобы поскорее продать на рынке. Но если заказывали, она по моде шила такие вещи, что залюбуешься. Тад тоже носил одежду, которую она шила. Его даже спрашивали: откуда такая красивая вельветовая куртка?
Еще бабушка прекрасно готовила. Как-то так получилось, что до замужества отец ее любил, и больше доверял ей, а вот у своей мамы, прабабушки Тада, она была не в фаворе. Вот ее и гоняли на кухню, и она там научилась вести хозяйство. Отлично знала старую русскую кулинарию, прекрасно делала пасху. Бывало, посылала внучка искать хороший булыжник, потом его мыли, бабушка ставила творог под пресс. Так же очень хорошо она пекла куличи, делала котлеты и многое другое.
Магазины ломились от продуктов, но у семьи Тада не было денег, жили очень бедно, чтоб не сказать больше. Бабушка поднимала Тада ночью, и они шли стоять в очереди за мукой. Стояли до утра, бегая из подъезда в подъезд от холода с написанными на руках номерами. Никто не возмущался, все верили, что когда-нибудь будет лучше. Было страшно, когда воровали карточки, по которым отоваривалась семья в магазине, тут хоть под трамвай ложись. И в такое время она с горьким смехом вспоминала, что когда они жили в Саратове, перед тем, как переехать в Москву, у них был там свой двухэтажный дом, с подвалом для хранения продуктов, и вот в подвале, на кованых железных крюках – висели копченые говяжьи и свиные окорока, хранилось на холодке по две тысячи яиц. Она в очередях за мукой тихонько рассказывала Таду, какие были праздники в старину, как люди на этих праздниках гуляли.
Здесь в Стремянном переулке дети были в основном из бедных семей, но кто-то был побогаче. И на них смотрели как