понял Остап. – Мольберт, кисти, краски, вы имеете в виду? – и горько вздохнув, пояснил: – Утонули в лимане, с сапогом вместе, – поднял он ногу в носке. – Я на лимане рисовал пейзаж… лед проломился и я чудом выбрался на берег, поверьте, товарищи…
– Молчать, контра! – заорал на этот раз и старший, оторвавшись от каши и чая. И уже тише: – Вот поставят тебя к стенке, сразу скажешь, куда шел и с каким заданием, – снова вперил свой взгляд в котелок старший пограничник, старательно выгребая кашу.
– Так что писать, Иван Акимович? – зацокал пером в чернильнице Сидоров.
– Вот и пиши, задержанный признался, что боясь разоблачения, все улики утопил в лимане… – заскреб ложкой в котелке тот, не глядя ни на писаря, ни на задержанного.
– Так утонули же мольберт, краски, кисти, сапог! – взмолился убеждающе Бендер. – И шуба… пальто, – заменил он тут же шубу на пальто. – Я всегда чтил и чту уголовный кодекс, товарищи! – приложил молитвенно руки к груди он.
– Если бы чтил, то не околачивался бы в погранзоне, контрик, – усмехнулся Сидоров, записывая то, что указал старший.
– Товарищи, но почему вы мне не верите, ведь я… – чуть не плача взмолился Бендер.
– А как тебе верить, если ты говоришь, что ночью у нас рисовал картину, – прикурил старший самокрутку над лампой.
– Кто же ночью рисует? – пустил смешок Сидоров.
– Говори, как на духу, что делал ночью в погранзоне, контра? – затянулся махорочным дымом старший.
В голове Остапа замелькали мысли в поисках доказуемого оправдания, и такое нашлось.
– Так я же и говорю, дорогие товарищи. Я художник, поэт по заказу музея рисовал картину «Лунная ночь на Днестре» – назвал он творение великого Куинджи, заменив Днепр на Днестр. – Вы, наверное, видели в одесском музее мою картину «Лунная ночь на Днепре». Вот музей и заказал мне картину такую же, но на Днестре. Такие картины рисуют только ночью, дорогие товарищи, при луне… – пояснил «великий художник». – Лунная ночь как раз и была…
– А где ты живешь в Одессе? – спросил вдруг старший.
– Малая Касательная, шестнадцать, – без малейшего промедления выпалил Остап, вспомнив адрес Корейко. И для большей убедительности добавил: – Рядом с кинотеатром «Капитолий», – пришла ему на ум мысль так сказать, вспомнив место расположение его конторы по заготовке рогов и копыт.
– Проверим, – расстегнул старший ворот гимнастерки, ему стало жарко от плотного завтрака.
И Остап увидел сквозь расстегнутый ее ворот край морской тельняшки. «Определенно он из матросов. Как это я раньше не заметил наколку – якорь на руке, когда он выгребал кашу из котелка?» – мысленно засокрушался он и, пытаясь расположить пограничников к себе, предложил:
– Хотите послушать одесский портовый анекдот?
– Послушаем, если портовый, Сидоров?
– В рваном клеше и тельняшке одессит с причала спрашивает: «Эй, на шхуне!.. – Ему в ответ: «Да, на шхуне». Одессит: «Вы на работу берете? «Нет, не берем». «Ха, счастье, ваше, – пошел по пирсу