железом кузова и «рыча мотором». Вдвоем с ним мы откидываем борт и под прикрытием пулемета и снайперки переносим обоих вновь прибывших в кузов. Нежный какой Федя. Из гранатомета лупит, не задумываясь, а вид мертвого и окровавленного солдата ему противопоказан. И лошадей он жалел. И тут его снова мутит, и мне приходится ждать, пока он вывернет наружу свой завтрак у заднего колеса «газона».
– Федя, мля, ты как? – спрашиваю я, положив руку ему на плечо. – До заставы довезти сможешь?
– Нормально, тащ лейтенант, нормально – едем, – водитель, шатаясь, доходит до кабины. Берется за ручку дверцы. Влазит, кидает автомат на крышку мотора, вытирает глаза и начинает работать, превращаясь из обычного солдата в озадаченного условными рефлексами профессионала своего дела. Работа спасает мозг от перегрузки. Черствый я какой-то. И лошадей, когда добивал, то почти ничего не испытывал. Думал только, как бы не промазать, чтоб не опростоволоситься перед своими подчиненными. И тут тащу этого убитого, а сам думаю, мол, хорошо, что не моего солдата несу…
«Ох, е, вояки мы херовы. Автоматы так и не проверил на пристрелку у всех бойцов. Слаженности боевой – почти никакой. Мамед-то, так позицию и не поменял. А Файзулла молодец. Слышал я, что гоняли их там, на учебном, бывшие афганцы-снайперы из спецгрупп, ДШМГ [21], особого назначения и т. д. Судя по Файзулле – хорошо гоняли. Эх, меня бы кто так погонял! Одни просчеты. А тут еще эта напасть с Арчабиля в камуфляже. Ничо, ничо, ничо – разберемся, прорвемся и окопаемся. Еще не вечер, до обеда девять километров – не близко, а утром я буду мудрее на целые пограничные сутки [22]».
Зато назад, домой, мы едем быстрее. Передаю через восьмой на заставу, что везем раненого, требую приготовить горячую воду. Санинструктор на восьмом бросается к телам, лежащим в кузове на расстеленных плащах от ОЗК. Начинает колдовать над раненым, ругая мою неуклюжую перевязку. Затем объясняет Боре по рации, где у него припрятаны инструменты, и просит прокипятить их к его приезду с нами. Приготовить стол под навесом летней конюшни и попытаться очистить кубрик, чтоб установить там кровать для раненого беглеца. Ну вот, госпиталя мне еще на заставе не хватало. В свою очередь, я приказываю Боре поднять всех, кто не несет службу, и срочно тянуть МЗП на сопку восемнадцатого лошадьми на телеге. Туда же привезти ящик с наступательными гранатами. Растяжки нам ночью не помешают. Я серьезно боюсь, что на нас полезет оставшаяся в живых банда, численность которой мне неизвестна. Но такие удары по самолюбию ни один главарь без ответа оставить не может. Это я по своей юности знаю. Дрались район на район в городе по любому поводу. Отстаивали честь нашей территории, как мы тогда думали. Так что вариантов у меня два. Или сидеть как мышь тихо и ждать, когда меня обложат и начнут гасить, как мы у себя в городе и делали. Или мне самому зарыть в землю топор войны вновь выявленного противника, вырыв ему яму пулями и гранатами из оружия моих солдат. И чем быстрее я пойду в наступление, тем лучше.