он был двумя рядами блистающих окон, поднимающихся по всей высоте стен. Поверх окон красовались тяжёлые бархатные портьеры малинового цвета. Пространства между колоннами и стенами были заполнены длинными столами, на дальних сидели за чаем воспитанники старших классов.
Новички прошли к столам, уже уставленным массивными фарфоровыми кузнецовскими кружками с вензелями Е 11 и с коронами поверх вензелей. Рядом с кружками заранее были разложены французские булки. За каждым столом размещалось двадцать человек; кадеты стояли перед лавками, ожидая разрешения сесть. Но тут в проход вышел дежурный офицер и затянул речитативом молитву:
– Очи всех на Тя, Господи, уповают и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши щедрую руку Твою…
После сего последовала зычная команда:
– Рота, садись! Приступить к приёму пищи!
Кадеты сели, – по столам понеслись дежурные в белых фартуках с начищенными медными чайниками в руках и принялись аккуратно разливать по кружкам дымящийся чай.
У Ники абсолютно не было аппетита, пару раз откусив булку, он оставил её и стал пить мутноватый, отдающий каким-то селёдочным привкусом чай. Один из второклассников, сидящий напротив, взглядом показав на булку Никиты, спросил:
– Не хочешь?
Тот неопределённо скривился и переложил булку поближе к страждущему.
После чаю рота встала, снова прослушала молитву дежурного, и некоторые кадеты её подхватили:
– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ…
Все шумно вышли из-за лавок, построились и отправились в помещение роты. Ники хмуро брёл в строю, думая о своём утраченном мире, о маме, о сестре, и тошнотворный чай, оставивший во рту неприятное послевкусие, тихо булькал у него в животе…
Саша Гельвиг переносил перемену участи проще и легче Никиты, возможно, оттого, что рос в семье военного, где ему сызмальства живописали трудности армейской жизни и объясняли, что служение родине хотя и почётно, но может быть связано с определёнными неудобствами. Его не напрягло ни расставание с домом, ни прощание с родителями, он не страдал от потери домашнего уюта, привычной няниной стряпни, уютных чтений Майн Рида в гостиной по вечерам. Он спокойно воспринял новый жизненный уклад; с оценивающей твёрдостью приглядывался к офицерам-воспитателям и однокашникам, пытался разобраться в тонкостях режима и побыстрее найти своё место в нём.
Из роты новичков развели по классам, и Саша с Никитой вновь сели рядом. Перед началом занятий всем выдали учебники, тетради, канцелярские принадлежности и, кроме того, каждый свежеиспечённый кадет получил в подарок от Корпуса маленького формата Евангелие в красивом добротном переплёте.
Занятия начались как-то буднично, прозаично, так, словно до этого дня они уже шли бесчисленное количество дней, словно не было никакого перерыва, границы, рубежа между прошлой жизнью и жизнью нынешней, как будто и вчера, и позавчера, и третьего дня, и год назад