Венеции, Кастелло, когда он неожиданно и глупо спросил ее:
– Почему в пять двадцать шесть?
– Как почему?
– Я не понял, почему на мосту Сисек мы должны были быть в пять часов и двадцать шесть минут.
– Потому что я хотела показать тебе себя ровно во время твоего рождения. Насколько я знаю из твоих дорожных документов, ты родился в тысяча семьсот двадцать шестом году, так? И я решила, что было бы хорошо, если бы ты увидел меня в семнадцать часов и двадцать шесть минут, то есть в твой каждодневный день рождения. А мост Сисек был моим подарком тебе на день рождения. Если будешь меня слушаться, то каждый день будешь получать от меня подарки и в это время, и после этого времени тоже. Но запомни, если ты любовь поставишь на последнее место, после всех других своих дел и обязанностей, то она и в самом деле станет самым последним делом в твоей жизни. И последним делом на свете.
3. Приют неизлечимых
– Какой беспорядок, Dio mio, какой беспорядок! Свечи догорели до самых подсвечников, в зеркале ничего не видно от дыма, настольный колокольчик и Анна Поцце забыты; синьор Сакариас потратил еще две свои драгоценные венецианские ночи, трудясь над каким-то новым замыслом, над какой-то толстой книгой на странном языке degli schiavoni[2], которого не понимают даже сербы, что на нем говорят. А в это время за стенами дома лежит прекраснейший на свете город, царит мир, наш могущественный флот стоит на якоре, дож Мочениго отбыл на Лидо, бросить перстень в лагуну и обвенчать море с Венецией. Весь город сейчас там. Поедем туда и мы. Маэстро Джеремия заказал для нас гондолу, и она уже ждет внизу, на канале Чудес. Так что, синьор Сакариас, просыпайтесь и вставайте, тем более что мы не одни. Моя подруга Забетта решила нанести вам визит. Не надо нас стесняться, мы уже видели все, что можно было увидеть, потому что синьор Сакариас изволит спать голым…
Именно эти слова из целого потока фраз Анны Поцце заставили Захарию все-таки проснуться, и он как ошпаренный выскочил из постели, но ввиду вышеупомянутого обстоятельства немедленно нырнул обратно и натянул одеяло до самого подбородка. Перед ним стояли две красавицы, каждая с тремя лицами. Ближе к нему была незнакомая девушка с обнаженными плечами. Ее щеки были покрыты румянами точно ниже воображаемой линии нос – ухо, что придавало чертам ее лица резкость. У нее за спиной он увидел Анну. У обеих на груди было по две маскарадные маски. У незнакомой девушки Солнце и Луна, а у Анны два страшилища с клювами. Через приоткрытый рот каждой маски виднелся сосок груди, он напоминал кончик высунутого языка или пальца. Захария сразу заметил, что у Забетты соски гораздо крупнее, чем у Анны, и тут же молниеносно нанес ответный удар. Перепоясавшись полотенцем, он выбрался из постели со словами:
– Неужели, Анна, ты не ревнуешь меня к синьорине Забетте? Не боишься, что она может отбить меня у тебя?
Обе девушки расхохотались, а Анна грустно ответила:
– Нет,