кресты трех вер, дворы с красивыми оградами привлекали соловьев с обоих берегов Савы, а мимо садов проносились коляски, въезжали под ливень, накрывавший всего две-три улицы. Потом на глаза опять попадалось небольшое облако, немного камыша и тумана, плывущего над Савой и впадавшего в более глубокий и быстрый туман над Дунаем. На другой стороне виднелись косые солнечные лучи, пронзавшие лес, и Леандр чувствовал их дымящийся, то холодный, то горячий, запах. И снова взгляд скользил по городу: он видел, как рабочие заканчивают строительство дубровницкой церкви – плотник, взмахнув топором, вонзал его в дерево, но звук удара слышался лишь после того, как топор снова взмывал вверх, так что птица могла пролететь между самим звуком и его источником. Потом Леандр видел, как ветер рассердил птицу, унеся ее далеко в сторону от нужного ей направления, и как внизу под ней забили в колокол, но звук донесся немного позже, как будто он был плодом, оторвавшимся от своего металлического черешка. Видел, как этот звук дрожит, перелетая вместе с птицей через реку, и как встречается с австрийскими армейскими лошадьми, которые прядают ушами на лугу по ту сторону Савы. А потом он мог проследить за тем, как звон, похожий на тень от облака, достиг на пути к Земуну группу пастухов и как они, услышав его, повернули свои маленькие головы в сторону Белграда, который уже опять погрузился в тишину на своей стороне реки. А потом птица своим стремительным полетом пришивала к небу, как подкладку, тот мир, в котором, словно пойманный сетью, лежал Леандр. Потому что было достаточно открыть лишь одни городские ворота, и в Белград ворвалась бы турецкая конница и вооруженные саблями охотники за головами, чтобы в мгновение ока превратить эту сокровищницу, незыблемо вставшую на границе их мира, в развалины и дым. Леандр не знал, даже не мог предположить, что он был последним человеком, рассматривавшим, сидя в белградской крепости, город, который спустя всего несколько лет должен был исчезнуть бесследно и навсегда.
В октябре того же года отец взял Леандра с собой посмотреть на приезд русских. Леандр ожидал увидеть всадников с копьями, всунутыми в сапог, но вместо армии увидел сани, запряженные тройкой лошадей, из которых вышел один-единственный человек в огромной шубе. В ноздри незнакомца были вставлены два стебля базилика. Он вылез из саней и сразу прошел в особняк митрополита. За ним последовал его спутник с сундуком и иконой. Больше никого не было.
„Он будет твоим учителем, – сказал отец. – Он тебя научит писать. Он потребовал, чтобы к нему прислали всех, кто поет в церкви псалмы. Не беспокойся, кроме тебя есть и другие безграмотные, которым война спутала всю жизнь. И они не намного моложе учителя. Но одно ты должен запомнить: грамотный смотрит в книгу, ученый смотрит на мудрого, а мудрый смотрит или в небо, или под юбку, что может и неграмотный…“
Так Леандр начал изучать письмо, счет и основы латыни. За время его учебы на глазах своих учеников Максим Терентьевич Суворов – так звали