и Жербекур, верные помощники комиссара, очень расстроились, узнав, что патрон бросает их ради сомнительного и нестабильного заработка. В качестве прощального подарка они преподнесли месье Перо черепаху – точную копию покойной Нанетты, в которой он когда-то души не чаял. Пресмыкающееся, чей пол установить не предвиделось возможности, торжественно нарекли в честь ученого Фламмариона именем Камиль, потому что его носят как мужчины, так и женщины.
«И все-таки, патрон, что за дурацкое ремесло вы себе придумали! – не выдержал Шаваньяк. – Часами ждать, что какой-нибудь книгочей подгребет к вашей стойке и расстанется с парой франков…»
«А я слыхал про одного чудика, который даже на еду деньги не тратил – жевал герань и копил на философские трактаты», – вздохнул Жербекур.
Рауль Перо покинул свою уютную квартиру на улице Флерю и перебрался в каморку под самой крышей домишки на улице Невер неподалеку от Нового моста. В каморке было темно и зябко, зато все книги туда уместились, и то ладно. Из прежнего жилища он взял сюда только кровать, стол, два стула и два дорожных сундука, которые еще его прапрадед привез из Индий. Печурка тут едва теплилась, освещение оставляло желать лучшего, ванная и уборная находились в одном крошечном помещении в конце коридора, но что́ до этих житейских мелочей будущему прославленному поэту-библиофилу?
Нынешним утром 8 января житейские мелочи, однако, изрядно выросли в масштабах. Сначала дрожащий от холода Рауль Перо не смог разбить лед в растрескавшемся кувшине возле умывальника, и от водных процедур пришлось отказаться; затем выяснилось, что уборная прочно и надолго оккупирована соседкой – матроной внушительных пропорций, страдающей хроническими запорами. По счастью, в коридоре обнаружился ночной горшок без крышки.
Покончив с утренним туалетом, Рауль Перо расчесал пышные усы, облачился в помятый костюм, нахлобучил шляпу а-ля Виктор Гюго и в таком виде сгрыз черствую булочку. Посмотрел на часы и убедился, что выходить из дому еще рано. Тогда он сел на кровать, положил на колени записную книжку и в сотый раз принялся подсчитывать будущую прибыль, чтобы успокоить нервы.
«Учитывая, что стойка букиниста из нескольких ящиков вмещает в среднем тысячу двести томов, достаточно продавать каждый день сорок книг по пятьдесят сантимов, чтобы выручить сумму в двадцать франков. Добавим сюда одну-две антикварные диковинки стоимостью от пяти до пятнадцати франков и залежавшийся товар, который можно сбывать стопками по цене от пяти до двадцати су, – и вот пожалуйста, прибыток должен превзойти мои скромные чаяния!»
Ему вспомнился один старик букинист с набережной Монтебелло. Хмурым осенним днем этот человек в обносках и чиненых-перечиненых сапогах стоял у воды и смотрел на то место, откуда только что выловили труп самоубийцы. При виде комиссара старик сказал: «Ну хоть какое-то развлечение забесплатно. За деньги-то – оно только для буржуев. Туристы от наших прилавков нос воротят, им горгулью с собора Парижской Богоматери