Дмитрий Николаевич Таганов

Русское воскрешение Мэрилин Монро


Скачать книгу

старый ржавый дробовик и вез своего сына учиться. Но так бывало, если отца могли разбудить рано утром, чаще всего к вечеру в стельку пьяного.

      Но с мая до поздней осени, если не было сильного ветра, Ребров плавал в ту деревню на лодке. Лодки тут были долбленые, из двух толстых осин, гладко выструганных и сбитых прочными клиньями. Других и не строили. В этом озерном краю на каждом лесном берегу сушилось несколько таких «роек», все для общего пользования. Устойчивые, подъемные, ухода они не требовали, – их только переворачивали в конце осени вверх днищами осин и оставляли так до весны. На них часто перевозили коров, и менее часто – гробы с покойниками, в последний путь по родному озеру на кладбище.

      Кладбище было еще дальше за той деревней, у другого озера, там лежали все деды и бабки Реброва, покоилась и его мать. Была там когда-то и большая церковь, но в тридцатых годах большевики разобрали ее на кирпич. Оставили только высокую колокольню, из особых военно-тактических соображений. И теперь эта колокольня, обсыпавшаяся, с растущими из проломов высоко над землей кустами, поднималась над лесами, озерами, обезлюдившими деревнями и одна напоминала, что была тут когда-то другая, правильная жизнь.

      С Машей Ребров учился еще в первых классах начальной школы, в ее деревне. Но с третьего года его перевели в далекую школу-интернат, а ее увезли к родным в райцентр, в десятилетку. Мельком виделись, конечно, летом, на озере, но любовь пришла только в восемнадцать.

      Он снова работал в лесу, в другой бригаде. Хорошо работал – и пилил, и возил. Платили тут не в пример регулярнее после того случая, даже аванс иногда выдавали. Он даже успел деньжат подкопить: хотел избу поправить, надстроить, перед тем, как жену в нее ввести. Ждали только весны, чтобы расписаться, когда ей исполнится восемнадцать.

      Ребров работал всю зиму на дальних делянках, но часто кто-нибудь из земляков приезжал-уезжал, и они оправляли друг дружке нежные хорошие записки. Сам он домой не ездил специально, хотел испытать себя и ее: ему скоро было идти в армию. И вот испытал. Записки к концу зимы стали приходить в лес реже и стали они как-то суше. Потом вообще перестали приходить. А в апреле один вернувшийся из деревни земляк так прямо и сказал Реброву:

      – Загуляла твоя Маша.

      Поехал домой Ребров только на майские праздники. Приплыл на ройках в ее деревню, но к ней сразу не пошел, остался у магазина. Тут было людно, шумно, он выпил с одними, с другими, но в душе у него стоял озноб. И вдруг он увидал ее. Она шла по улице под ручку с одним знакомым малым. Ребята, что пили с Ребровым, знавшие про его любовь, как будто сразу осеклись, замолкли.

      Она тоже увидала его. И как будто желая спрятать своего парня от Реброва, вдруг суетливо повернулась – спиной, очень тесно к тому, парню, и грудью к Реброву. Без улыбки, и только с перепуганным лицом, как будто птичка, защищающая своего птенца.

      Ребров шагнул к ней, хотел только поговорить, но она вдруг стала пятиться от него назад, толкая спиной и этого малого.