организуем ему уютную постельку,– усмехнулась хорошенькая девушка с глубокой царапиной на лбу.
Уэллс не обращал на них внимания, глядя вверх, в бескрайнее темно-синее небо. Оно действительно поражало. Он, конечно, видел фотографии земного неба, но все равно даже представить себе не мог столь насыщенного оттенка. Было странно думать, что вся эта синева – атмосфера, состоящая из кристаллов азота и преломленного света,– отделяет его от мириадов звезд и от единственного мира, который он когда-либо знал. Он почувствовал, как его сердце преисполнилось состраданием к тем троим, что не прожили достаточно долго, чтобы увидеть эту синь. Их тела лежали по другую сторону челнока.
– Постельку? – фыркнул парень.– Может, ты мне скажешь, где вообще в таком месте можно найти постель?
– А где, к чертям собачьим, мы будем спать? – спросила девушка со шрамом, озираясь по сторонам и словно ожидая, что вот-вот, как по мановению волшебной палочки, появятся спальни.
Уэллс откашлялся.
– В нашем снаряжении есть палатки. Нужно только закончить разбор этих завалов и разложить все по местам. И одновременно мы должны послать кого-нибудь в разведку, чтобы найти воду и разбить возле нее лагерь.
Девушка демонстративно огляделась по сторонам.
– Мне и здесь неплохо,– сказала она, и вокруг сдавленно захихикали.
Уэллс изо всех сил старался сохранять спокойствие.
– Дело в том, что, если мы расположимся возле ручья или озера, нам будет легче…
– Ой, ладно,– перебил его чей-то низкий голос,– нашел время для лекции.
Уэллс обернулся: к их костру приближался парень по имени Грэхем, единственный, кто попал сюда с Феникса, если не считать Кларк и Уэллса. При этом большинство ребят с Аркадии и Уолдена знали его по имени и относились к нему с изрядным уважением. Уэллс даже думать не хотел, что он сделал, чтобы заслужить такое отношение.
– Я не читал никаких лекций. Я просто стараюсь сделать так, чтоб мы выжили.
Грэхем поднял бровь.
– Это очень интересно. Особенно если учесть, что твой отец приговорил наших друзей к смерти. Но не переживай, я-то знаю, ты на нашей стороне.– И он широко улыбнулся Уэллсу.– Это так?
Уэллс с опаской посмотрел на него, а потом коротко кивнул:
– Конечно.
– Ну,– продолжил Грэхем, и его дружелюбный тон странно противоречил неприязненному блеску его глаз,– и за что тебя посадили?
– Не очень-то вежливый вопрос, правда ведь? – Уэллс улыбнулся загадочной, как он надеялся, улыбкой.
– О, я так сожалею,– Грэхем состроил гримасу ужаса,– но ты должен меня простить. Когда последние 847 дней своей единственной жизни ты должен провести запертым в корабельной жопе, как-то забываешь, что считается вежливым на Фениксе.
– 847 дней? – переспросил Уэллс.– И можно предположить, что тебя осудили не потому, что ты спер со склада ароматические приправы?
– Нет,– сказал Грэхем, шагнув в сторону Уэллса,–