пластмассовых контейнеров с четкими ярлычками. Картину портила только башня из обувных коробок в углу, принадлежавшая Джону Полу. Ему нравилось хранить квитанции за каждый финансовый год в отдельной обувной коробке. Он завел эту привычку много лет назад, еще до знакомства с Сесилией, и гордился своими коробками. А ее так и подмывало сказать, что картотечный шкаф гораздо лучше подошел бы для этого дела.
Благодаря ярлычкам она почти сразу же нашла свой кусок Берлинской стены. Она сняла крышку с контейнера, помеченного «Сесилия: путешествия/сувениры. 1985–1990», и там он и лежал в выцветшем коричневом бумажном пакете. Ее маленький кусочек истории. Она вытащила осколок камня (или цемента?) и взвесила на ладони. Он оказался еще меньше, чем ей помнилось. Ничего особенно впечатляющего, но, будем надеяться, он сумеет вызвать одну из редких кривоватых улыбок Эстер. За улыбку Эстер приходилось усердно трудиться.
Затем Сесилия позволила себе отвлечься: порыться в коробке и посмеяться над собственной фотографией с молодым немцем, любителем кубиков льда. Да, она ежедневно добивалась многого, но все же не была роботом и порой тратила немножко времени на пустяки. Как и кусочек Берлинской стены, немец оказался куда менее впечатляющим, чем ей помнилось. А потом зазвонил городской телефон, выдернув ее из прошлого; она вскочила чересчур поспешно и больно ударилась головой о потолок. Стены, стены! Она чертыхнулась, отшатнулась и врезалась локтем в башню из обувных коробок Джона Пола.
Как минимум три картонки потеряли крышки и рассыпали содержимое, образовав небольшой бумажный оползень. Вот именно поэтому обувные коробки и не были такой уж блестящей идеей.
Сесилия выругалась снова и потерла ушибленную голову. В коробках хранились документы еще восьмидесятых годов. Она принялась было складывать квитанции стопкой в коробку, но вдруг зацепилась взглядом за собственное имя на белом деловом конверте.
Она взяла его в руки и узнала почерк Джона Пола.
Там было написано:
Моей жене Сесилии Фицпатрик.
Вскрыть только в случае моей смерти.
Сесилия засмеялась, но вдруг осеклась, как будто на вечеринке расхохоталась над чьими-то словами, а потом осознала, что они не были шуткой и ее собеседник на самом-то деле вполне серьезен.
Она перечитала надпись. «Моей жене Сесилии Фицпатрик». Удивительное дело – на миг ее щеки потеплели, словно от смущения. За него или за себя? Точно она не знала. Казалось, она наткнулась на нечто постыдное, как будто застала его онанирующим в ванной. Мириам Опенгеймер как-то застукала Дуга за этим занятием, и, как это ни ужасно, все об этом знали: после первого же бокала шампанского секреты начинали выплескиваться из Мириам, а если ты уже узнал нечто подобное, забыть об этом совершенно невозможно.
Что там написано? Сесилия прикинула, не вскрыть ли конверт прямо на месте, пока она не успела все обдумать. Так же порой (правда, не слишком часто) она запихивала в рот последнее печенье