Сэр Бэзил. Задача – умереть. Джон Бирд

улыбаться.

      – Как ты вообще до этого додумалась?

      – Собирать велики? – хмыкнула она. – Это был единственный доступный мне вид прогрессорства. Заново изобрести велосипед. Если честно, я не была уверена, что из этого что-то выйдет.

      – Но зачем?

      – Нужно же было как-то зарабатывать на жизнь. А у меня вариантов было – это или публичный дом, – Катя улыбнулась, но это не смягчило выражения ее красивого бледного лица.

      – Значит, ты не можешь обходиться без еды?

      Катя с сомнением глянула на меня.

      – Я не пробовала… Но даже если и так, для меня важнее было обрести статус.

      – Статус?

      – Вася, ты хоть представляешь, что такое быть красивой одинокой женщиной в отсталом обществе? – Катя с любопытной интонацией произнесла слово «красивой» – не как если бы говорила о чем-то хорошем, а скорее констатируя досадный факт.

      Я задумался и даже попробовал представить себе то, о чем она говорила.

      – Тебя хотя бы не пытались сходу убить, – заметил я, наконец.

      – Может, и зря. Так я бы сразу вернулась домой, а не жила бы в этом аду.

      – Ну, теперь ты знаешь, что делать, – сказал я – и вздохнул.

      Разумеется, теперь, когда я рассказал Кате, как она может вернуться, она не задержится в этом ненавистном ей мире надолго. И не то чтобы ее общество было таким уж приятным – я уже сейчас успел устать от ее язвительности и жесткости – но она была человеком из моего мира. Тем, кто мог понять мои шутки. Кто знал, возможно, те же песни. Кто мог закончить цитату из известного фильма. Кто понимал, почему гном Гугл – это смешно. Черт возьми, да она сама назвала свою фэйри Сири – почему-то я был уверен, что это не простое совпадение. На мгновение я представил себе, как мы могли бы путешествовать вместе, когда вместо равнодушного гнома-энциклопедии у меня был бы нормальный собеседник. И эта мгновенная картина открыла мне всю глубину моего одиночества в этом мире – того одиночества, которое заставило меня придумывать самые изощренные способы самоубийства. Ко мне вернулось то, прежнее отчаяние – и, совершенно не думая, что говорю, я сказал: