же и вы за мною. Вам, может, повезет, и вы кого-либо встретите средь пьяниц!
В остерии путешественник присел на стул. Закрыв глаза, он стал прислушиваться… Вот немцы говорят, вот англичане, вот французы, гортанно и крикливо – это русские… И вдруг его как будто обожгло родным наречьем – итальянским! Вскочив, он подбежал к столу, за которым восседали два приличных господина в коротких паричках, каких богатые вельможи никогда не носят. Такие парики – на головах мастеровых.
– Синьоры, я прямо с корабля… Вы говорите языком моим же!
Господа в париках ремесленников привстали благородно:
– Я живописец и гравер – Филиппо Маттарнови.
– Я декоратор театральный – Бартоломео Тарсио…
От них он получил вина и сел меж ними. Высокий ростом, кости крепкой, с лицом приятным. Вина пригубив, он остатки его в ладони себе вылил и руки под столом ополоснул.
– Меня зовут, – он начал свой рассказ, – Франческо Арайя, я родом из Неаполя. Родители мои незнатны, но природа рассудила за благо наградить меня даром композиций музыкальных. Синьоры! Я удивлен, – воскликнул Арайя, – почему ваши лица остались каменны? Неужели слава обо мне еще не дошла до этих краев?
– Ты знаешь такого? – спросил Маттарнови у Тарсио.
– Увы, – вздохнул декоратор. – А ты?
– Впервые слышу, – отвечал гравер…
Франческо Арайя поникнул головой, большой и гордой.
– Пять лет назад, – продолжил он рассказ, – я поставил свою первую оперу «Berenice», а вслед за нею прозвучала на весь мир вторая – «Amor per regnante».
– Но… где они прозвучали? – спросили живописцы дружно.
Арайя улыбнулся: кажется, его принимают за мошенника.
– Синьоры! – выпрямился он. – Мои оперы впервые услышала Тоскана и… Рим! Сам гордый Рим рукоплескал мне, а Тоскана носила меня на руках. Вы не поверите, синьоры, сколько у меня было любовных приключений из-за этой славы, которая подстерегала меня из-за угла, как убийца свою неосторожную жертву.
– Тоскана – это хорошо, – причмокнул Маттарнови.
– Рим – тоже неплохо, – добавил Тарсио. – А прекрасная Тоскана издавна славится своим очаровательным bel canto.
– Но сосна еще не рождает скрипки, – засмеялся Арайя. – Скрипку из сосны рождает труд. И я способен быть трудолюбивым, что для художника всегда составит половину гения… Итак, синьоры, я продолжаю о себе. Две оперы прошли с успехом, четыре женщины вонзили стилеты в свои ревнивые сердца, не в силах перенесть моей холодности. Но, славу принеся на легких крыльях, мне оперы мои в карман не нашвыряли денег. А я желаю золота, синьоры! Почему бы, решил я тогда, не попытать мне счастья в стране ужасной, но в которой можно скорее обогатить себя, нежели в Тоскане или в Риме…
Художники заказали себе еще вина и угостили нувелиста.
– Мальчишка! – пыхтел Филиппо Маттарнови.
– О блудный сын! – вторил ему Бартоломео Тарсио.
– Вы не рукоплещете? – обомлел Арайя. – Вы… ругаете меня?
– Вернись