взглядом невысокого юношу, темноволосого, в круглых очках. Сидя на скамейке, у канала, он читал газету «Nieuw Israelietisch Weekblad»
– Тоже еврей, – понял Генрих, – Господи, дай мне силы помогать им, до конца… – катер вывернул в большой канал, юноша пропал из виду. Генрих достал кошелек:
– Надо угостить дорогого друга, кофе, на вокзале. Эмма была неправа, это женщина. Просто она хирург, у нее сильные пальцы… – Генрих слушал шум катеров на канале:
– Все хорошо. Теперь у нас есть связь. Только бы с ней ничего не случилось… – дорогой друг тронула его за плечо: «Ваш билет». Она присела рядом, утащив у него сигарету. Генрих решил:
– Не буду о Габи упоминать. Аарон вряд ли подобным делился, даже с родными… – дорогой друг, вытянув ноги, сбросила туфли. Он увидел красный лак, на ногтях нежных пальцев.
– Давайте я вам расскажу о музее Пергамон… – предложил Генрих. Она подобрала шпилькой выбившийся из узла волос локон: «Давайте». Катер нырнул под мост, выходя в Амстель.
Еврейскую газету Меир купил в ларьке, на вокзале.
Голландского языка они с Джоном не знали, но решили, что, пользуясь, идиш и немецким, разберут, что происходит в стране. Впрочем, Джон еще в поезде из Харлингена в Амстердам, заметил, что достаточно посмотреть по сторонам. Над пустынным перроном деревенской станции, ветер с моря, колыхал нацистский флаг. Бот они оставили в неприметной бухте, среди песчаных, заросших камышом островков. Последние две мили, по мелкому Ваддензее, им пришлось прошлепать по жидкому илу. По словам Джона, это был любимый спорт голландцев. Меир, оказавшись на берегу, счистил грязь, с крепких ботинок:
– Эстер мне говорила, что они со странностями, а я не верил… – у них в карманах, кроме пристрелянных браунингов, лежал приятно тяжелящий ладонь конверт, с американскими долларами, гульденами и даже рейхсмарками. Билеты, на станции, Джон попросил по-немецки. Окинув их неприязненным взглядом, кассир с грохотом опустил деревянные рейки окошечка, вывесив какую-то табличку. Они поняли, что начался обед, но станционное кафе тоже оказалось закрытым. Поезд в Амстердам отправлялся через два часа. Джон и Меир нашли забегаловку, на променаде, как гордо именовали в Харлингене десяток домов, выходивших на рыбацкий причал.
Они сидели с пивом и жареной рыбой, глядя на чаек, вившихся над мачтами крепких, прошлого века, лодок. Вокруг никого не было, они позволили себе перейти на английский язык. Джон, коротко, рассказал Меиру, о подготовке агентов, для будущей работы в Европе. На медной оправе клыка блестело солнце, он затянулся сигаретой:
– Вы, Меир, тоже подумайте над подобными вещами. Вы не всегда будете оставаться вдалеке от событий в Европе… – Джон вскинул бровь: «Мне только сейчас пришло в голову, что японцы могут атаковать Калифорнию».
– Не позволим, – отрезал Меир, – у нас отличные базы в Тихом океане. Однако если японцы начнут воевать на два фронта, на море и на суше,