С недоумением уставилась на нас Уленька.
– Я побегу. – Машенька попыталась высвободиться, но я обнял егозу, взяв ее на руки.
– Незадача, – почесал в затылке Карл, – цыгане свели?
– Цыгане скорее бы коней свели, вот какие красавцы нынче у Петра Карловича позируют, – улыбнулась Леночка.
– Да, уж, на цыган не похоже, – я беспомощно оглядел стойла.
– Дворника нужно спросить, его дело за двором доглядывать. Вот если бы в доме что потерялось тогда… – нянька придвинулась к Мише, вытерев подолом его вечно сопливый нос.
– Дворник с утра пьян и спит в людской, – пожала плечами Уленька, – впрочем, я спозаранку в город выезжала, а ни кто часом не слышал, не было ли похорон где-нибудь поблизости.
– Как же, было-было. – Затараторили дети.
– Ну, додыть все ясно, – сразу же заулыбалась нянька. – Тоды он к процессии пристроился окаянный, такая уж у него прихоть. Чуть заслышит похоронный марш, тут же из стойла вон, и покуда покойника до кладбища не проводит, ни по чем домой не вернется.
Все рассмеялись.
– Вот если не вернется серый по собственному желанию, я с дворника, да и с тебя за беглеца ушастого взыщу. Мне может быть, еще сегодня лепить желание придет, что я тогда буду делать? Пьяного дворника заместо осла ваять?
– Ваяй, ваяй, коли твоей модели к вечеру не обнаружится, я тебе нескольких академиков так и быть позировать сосватаю, – Залился добродушным смехом Карл, – они точь в точь твой осел. Только без музыкального слуха, уж не обессудь.
Впрочем, все уже понимали, что я шучу, так как самые удобные часы для такого занятия как рисование и лепка – на рассвете или днем, меж тем близился вечер.
Запись в альбоме Клодт фон Юргенсбург, баронессы Иулиании.
Сегодня Карл Павлович ни с того, ни с сего заторопился написать с меня портрет: «Сиди вот так. Буду рисовать… – Важно скомандовал он. – И не надо тебе наряжаться. Пусть об этом другие дуры думают, а ты прекрасна всегда. Я люблю тебя, твоего Петю, ваших гостей и зверей, которые живут в доме на правах хороших людей… Не двигайся. Перестань хохотать. Я начинаю…»
На самом деле, я хохотала совсем не из-за того, что никогда не позировала. Это в доме-то скульптора, где что ни день художник или ваятель? Рисовали меня и прежде, не однажды. И меня и красавицу нашу и умницу Катеньку. Просто смешно вышло, что Великий, как прозвал его пиит Жуковский, вроде как всех женщин разделил на дур, которым нужно наряжаться, и дур, которым это не обязательно.
В отношении меня, он скорее всего прав. Но только сдается мне, кого-кого, а Юлию Павловну, он нипочем дурой бы не осмелился назвать. Но про то я никогда не узнаю.
Карл проснулся среди ночи от ощущения переполнявшего его счастья. Во сне он снова видел ту женщину. Женщину приходящую к нему в самых прекрасных и удивительных снах. Женщину созданную из ночи и огня. Темноволосую жрицу опасной ночной богини, которую боготворил маленький Брюлло.
Иногда,