мужем, – только и ответила леди Лисль на это страстное признание, – и я всегда старалась исполнять мой долг по отношению к нему.
– Да, да, Клэрибелль, я верю этому. Вы так же исполнили свой долг и по отношению к вашей тетке и вашим опекунам, безжалостно разбили мое сердце и изменили данному мне слову, чтобы стать женою сэра Реджинальда Лисля.
– Я так мучилась тогда… мне наговорили столько ужасных вещей…
– Ну да, вам говорили, что я влюблен в ваше богатство, не так ли? Говорили, что бедный индийский офицер добивается руки сироты, дочери богатого негоцианта, единственно ради миллионов, оставленных ей ее отцом. Вот что напевали вам, и вы, зная меня лучше, чем кто-либо, зная искренность моей любви к вам, могли верить этому, Клэрибелль!
– Я боялась полагаться на собственное суждение…
– Да, леди Лисль, и это было самой серьезной ошибкой в вашей жизни.
Он вновь взял ее нежные пальчики в свои сильные руками и посмотрел на нее долгим взглядом.
– Великий Боже! – воскликнул он. – Как я мог строить свое счастье на такой слабой, такой зыбкой основе! Что же удивляться, что все рухнуло? Бедная моя Клэрибелль! Вы такое хорошенькое существо, но такое ломкое и бездушное… скорее можно положиться на эти гиацинты, чем на вашу нежность и постоянство.
– О, как вы жестоки, Артур!
– Вы находите? А помните вы еще сентябрь восемь лет тому назад? Кто был тогда жестоким, Клэрибелль? Мы были здесь… О, как живо представлялась мне иногда вся эта печальная сцена и как тоскливо сжималось мое сердце при этом воспоминании! Ужасные, почти невыносимые нравственные пытки! Каждую ночь в течение многих лет видел я во сне этот косогор и малейшие подробности нашего грустного расставания. Я слышал шелест вашего шелкового платья, цеплявшегося за кусты, чувствовал легкое прикосновение вашей маленькой ручки к моей руке, видел ваши слезы… в ушах моих звучали ваши отчаянные, терзавшие мою душу слова, которые вам было так же тяжело произносить, как мне – слушать. Во сне я прижимал вас к сердцу, как при прощании, а после этого просыпался, чтобы смотреть на звезды сквозь крышу шатра и слушать завывание голодных шакалов.
– Я тоже много страдала… я страдала не меньше вас, – сказала Клэрибелль прерывающимся голосом.
– Нет, Клэрибелль, ошибаются те, кто думает, что женщина страдает так же, как мужчина. Она страдает, глубоко переживая свое несчастье, и часто сильное горе действует на нее самым благодатным образом, изменяя ее к лучшему. С мужчиной же не так: видя свои надежды разрушенными, потеряв цель в жизни, он поворачивается спиной к несчастью и начинает искать себе развлечение в обществе… Я не стану объяснить вам, леди Лисль, какое широкое значение имеет слово «развлечение», единственно хочу сказать вам, что восемь лет назад я был достоин вас, а сегодня – недостоин.
– Следовательно, вы не любите меня больше? – спросила она.
– Люблю, Клэрибелль, люблю,