поэтому тоже ничего не говорил. Потом пришло известие, что немцы на подступах к Сталинграду … Это было для нас окончательным концом надежды. Неправда, говорил командир, что Надежда умирает последней, тогда, в подземелье, нашу Надежду по имени Севастополь похоронили раньше нас. И мы понимали, что если бросили там около сотни тысяч солдат, то наша группировка, для того же Буденного, не стоит и выеденного яйца. Люди без Надежды начали умирать от малейших царапин. Холод и голод вызывали у ослабленных защитников подземного города воспаление легких и туберкулез. В тех условиях, когда воздух прогревался от дыхания не более чем на двенадцать, иногда на шесть градусов выше ноля, и нет ни воды, ни медикаментов – болезнь убивала за часы. Командир наш говорил, что было много промахов. И от незнания обстановки, и от глупости, и по недосмотру. Предательство тоже было. А последствия от действий последних даже предугадать было невозможно. Когда была первая газовая атака, то погибло много медиков.[39] Они погибали вместе со своими ранеными, которых бросать было не в русских традициях. Вот их, врачей, не догадались уберечь. В итоге даже сложные операции, например ампутации, (а гангрена начиналась даже после мелкой царапины), бойцы делали себе сами, без наркоза.[40] Истощение к концу обороны было таким, что вот если тебя пуля ранит, то бежала из раны уже не кровь, а чуть-чуть сукровицы …
Но жизнь в подземелье продолжалась, даже и без Надежды. Командир поставил всем цель – убить как можно больше фрицев, чем больше, тем лучше, поэтому вылазки стали ежедневными и многочисленными. Потери тоже. Изобрели новый способ добычи «аджимушкайской воды», теперь сначала проделывали в камне глубокие дырочки (сверлили штыком), вставляли шланг, ртом его тянули и так сцеживали воду. Чуть позже закончили четырнадцатиметровый тоннель к «Солёному» колодцу, который пробили в монолитном камне. Боже, вы себе не представляете, что это такое пить воду столько, сколько хочешь. Это невозможно представить. Даже здесь, в центре Германии, в концлагере, воды вдосталь, пусть грязной, пусть холодной, пусть из луж, пусть с помоями, но это вода, которой можно напиться самому и напоить ей детишек, дать им воды с сахаром,[41] и дать раненому перед смертью, как они все перед смертью просили воды, лучика солнышка и воды …
Но когда, наконец, появилась вода, совсем не стало еды …
«Сладкий» колодец. Там стояла церковь и на тридцать два метра возвышалась колокольня. Фашисты на ней установили несколько крупнокалиберных пулемётов. Стреляли в основном разрывными пулями, но не чтобы убить, а чтобы покалечить – стреляли по ногам, чтобы люди перед смертью побольше помучились, и достреливали только, если раненый долго не умирал, и не давал своим стоном спать фашистам …
Осада продолжалась пять месяцев – до конца октября 1942 года. Пока не погиб последний, с точки зрения немцев, защитник Аджимушкая, который мог стоять на ногах.
В Керчи, да и в Крыму дислоцировались не только немецкие дивизии, а ещё и румынские.