шел по залитому осеним желтым солнцем школьному коридору.
Говорят мужчиной становятся когда передерутся перепьют и пересовокупляются.
Сергей неоднократно проверял судьбу, садясь поздним вечером в «106» маршрут на соседней остановке. Это была его Голгофа, справа проплывал сельхоз институт, потом темные окна фирмы «Мир», мелькала громада универмага «Центральный», потом в дали слева мерещился Дворец Спорта, и вот уже слева возникла причудливая фигура писающего мальчика на фоне кинотеатра «Искра», а вот справа Русский Драм, ну вот доехал и до своей конечной, до «Горсовета».
Ох уж этот «106» автобус, днем набитый до самого верха как сардинами в банке людьми, только вечером он становился приятным для локомоции, ведь девушка в форме, всегда особенная, а уж стюардессы, обладали своей романтикой, а как скромно опускали глазки барышни при виде летчиков это особый случай.
У каждого автобуса свой особенный запах, «Лиаз» отличался своей более приятной феромонистостью. В нем было уютней, чем в холодной строгости «Икаруса», тем паче, что глядеть на мир через отверстия в резиновой гармошке «Икаруса», на пролетающие дома, скверы, было не весело.
А задумчивое завывание «Лиаза» на разгоне, потом при переходе на повышенную передачу, ровное гудение, напоминало бабушкин самовар. А уж сиденья спереди возле теплого мотора уральской зимой это было наивысшее блаженство.
За Горсоветом было Глумилино, что может быть более иррациональным, чем то, когда ты обнимаешь худые плечи своей подруги и стоишь на девятом этаже в 4 утра в июне?
Солнце вываливается из-за Уральских гор атомной вспышкой, сначала тебя пронзает светом, потом накрывает нейтронами, чуть позже бомбит альфа-частицами и уже в конце дырявит ударом звуковой волны, которая растворяет в зыбке рассвета, пытающуюся укрыться от этого наваждения змею черной речки, и вот ты уже растоплен, как мороженное на тарелке капризного малыша.
–Как ты доехал до своей конечной?– думал Сергей.
– Ведь ты была моим солнцем, биением моего сердца. Да, я наделал много ошибок, тестируя свою Любовь, но можно ли было не простить ошибки юности?
Вдруг вспомнилось, как они стояли ночью под звездами на залитой гудроном плоской крыше общаги и он, глядя на колоссальную, 150 метровую трубу завода пообещал написать на ней ее имя, чтобы весь город мог постичь высоту его любви.
Но мы отвлеклись, выпрыгнув из теплой атмосферы «106»-го, Сергей отправлялся на поиски приключений, по дороге домой заворачивал через Парковую на Зорге, ведь борзые «пацаны» с Зорге утверждали, что чужаков они не пускают, но все тщетно, темными осенними ночами на стыке эпохи социализма и беспредела, ни одной живой души не встречалось. Уже обречено, наверное в 10-й раз доходил до памятника «Без пяти 11», изображавшего рвущихся в бой красноармейцев, и намекавшего на то, что в 11.00 открываются пивнушки (злые языки сравнивали героев гражданской войны и героями нашего времени, людьми стремящимся похмелится.)
Понимал, что приключений не будет, но квест продолжался