так, словно погружаюсь в странный сон. Возвращаются видения прошлого, среди которых нет ни одного радостного. А были ли в моей жизни счастливые дни? Смех, солнечный свет, доброта? Если и были, я их не помню. Только один раз, который, в конце концов, оказался самым мучительным.
Старуха щупает мои синяки, смотрит в глаза, хмурится и начинает готовить какое-то снадобье. Я стараюсь не кривиться. Что она задумала – вылечить меня или отравить? Спросить я не могу. И не буду. Она разогревает похлебку и дает мне. Руки не слушаются, ложка гремит о миску. Глаза сами собой закрываются.
Я просыпаюсь на рассвете. В щели между ставнями бьет яркий свет. Какое-то время не понимаю, где я. И едва помню, кто я такой. В голове теснится множество историй, похожих на обрывки снов. Я слышу, как кто-то царапает по крыше, и воображение тут же рисует стаю воронов, готовых напасть. Надо идти. Убираться отсюда подальше. Но шевелиться нет никакого желания. Постель теплая, мне уютно, причем даже как-то странно. Я осторожно шевелю рукой. Поворачиваю голову в одну сторону, потом в другую, ожидая приступ боли, настигшей меня после падения. Но ничего такого не чувствую. Пытаюсь повернуться на бок, опасаясь, что сейчас запротестует спина. Опять ничего. Что же это был за отвар, которым она меня напоила?
Я сажусь и смотрю в противоположный угол комнаты. На полу, у остывшего очага, спит на одеяле старуха. Рядом с ней лежит пес, но тут же поднимает голову и смотрит прямо на меня. Его мысль совершенно ясна: «Посмотришь на нее косо, незнакомец, и ты покойник».
Я решаю, что встать и сходить по нужде можно и позже. Ложусь, закрываю глаза, и в памяти тут же всплывают образы воронов. На этот раз они летают в темной чаще, где деревья растут теснее, а тропинки ведомы только диким зверям. Где звучит странная музыка – не те задорные песни и танцы, которыми Ливаун и прочие развлекают островной народ, а совсем другая, от которой у меня на голове встают дыбом волосы. Там кто-то идет, человек в серой накидке, несет что-то в охапке, но вот что у него в руках, я сказать не могу. Твари парят высоко в небе, перекликаясь друг с другом. Какая-то часть меня стоит и наблюдает за ними. Но другая идет по дороге, несет свою ношу, прислушивается к биению собственного сердца, слушает птиц и зов музыки…
– Тебя зовут Нессан?
Я распахиваю глаза. Теперь в хижине намного светлее, один ставень открыт, и комнату заливает солнечный свет. В очаге разгорается огонь. Пес следит за происходящим, сидя у запертой двери.
Я сажусь и протираю глаза. Как мне удалось опять провалиться в сон? Казалось, только чуть-чуть отдохну, а на самом деле проспал намного дольше. И сон стряхнуть трудно. Что же за зелье она мне дала? Может, рассказывала мне какие-то истории, пока я спал? Может, я во сне разговаривал? Даже самая суровая подготовка на Лебяжьем острове не в состоянии этого предотвратить.
Я вдруг понимаю, что, по всей видимости, означает ее вопрос. Я с трудом встаю с постели и согласно киваю. Иллан, должно быть, здесь. Моя одежда…
– Спокойно, парень. Не торопись, иначе опять свалишься с