кто-то, значит, да известил полицию. Не так ли? Ну зачем мне, скажи, наговаривать на несчастную Тужилкину, если бы это сделала Лена Епанечникова или тот же Мещерин, который, как ты знаешь, тоже там был и даже говорил свои умные речи? Не логично ли разве мое умозаключение?
Таня ничего больше не спрашивала у отца и не возражала ему. Слишком велико было ее потрясение от открывшегося коварства подруги, которую она искренне любила и очень доверяла ей. Тане даже не показалось странным, настолько она была обескуражена, отчего это логические умозаключения отца ограничиваются тремя только участниками той злосчастной сходки – Лизой, Леной и Мещериным. Ведь там присутствовало с дюжину человек.
– Ступай теперь, Таня. Ступай и хорошенько обо всем подумай, – сказал Александр Иосифович в заключение. – Я мог бы просто тебе запретить настрого впредь иметь с ними сношения. Но хотелось бы, чтобы ты еще и сама разобралась во всем. И, пожалуйста, имей в виду: я дал слово Антону Николаевичу, что больше никогда наша фамилия не будет упомянута в связи с какой бы то ни было незаконною деятельностью. Если же этому все-таки суждено будет случиться, то отец твой сделается человеком бесчестным. Не удивляйся тогда и не гневайся на того, кто обо мне так отзовется. Он будет прав. Мы сами попустили это. И нам по заслугам. Так ты подумаешь над тем, о чем я тебе рассказал?
– Я постараюсь, папа, – опустив глаза, отвечала Таня. Ее расстройству не было предела.
– Да уж постарайся, пожалуйста.
Таня вышла из кабинета отца с достоинством непокоренного узника. За ужином она вела себя тоже невозмутимо. Но уже в своей комнате дала волю чувствам – она, в отчаянии от коварного предательства подруги, заметалась из угла в угол, ломая руки, а упав затем в бессилии на кровать, до самого рассвета не сомкнула глаз, не в силах унять потрясения и волнения.
Глава 3
В четверг Светлой седмицы в доме купца и почетного гражданина Василия Никифоровича Дрягалова в Малой Никитской улице собрались гости – люди все больше молодые, по годам совсем не под стать хозяину. Сами себя эти люди называли социалистическим кружком и собирались у Дрягалова уже не в первый раз. Для чего весьма состоятельный и немолодой уже человек, державший собственную колониальную торговлю на Тверской и еще с полдюжины разных магазинчиков по всей Москве, привечал социалистов, или, как он говорил, господ нигилистов, для чего давал деньги и укрывал их иногда, толком никто не знал. Иные из кружковцев объясняли это себе обычными причудами разбогатевшего до излишества человека из народа. Ему неинтересно уже швырять деньгами по ресторанам и на Трубной, скучно играть, путешествовать, он пресытился требующими многих расходов амурными приключениями или содержанием артисток. Так чем же ему еще развлечься? А вот, например, социализмом. Почему нет? Сейчас и почище Дрягалова толстосумы увлекаются социализмом. Разумеется, они понимают учение по-своему, по-мужицки, ненаучно, потому что думают, это они, как люди платящие, будут, в итоге, заказывать музыку. И пускай до поры пребывают в этом иллюзорном заблуждении. Пока они