воскликнул инженер Попонов в восторге и с гордостью оттого, что ему первому посчастливилось произнести заветное слово.
– Вот и решение всех проблем, – с медом в голосе и с улыбкой подытожил Саломеев.
– Позвольте, позвольте, – Самородов даже поднялся со стула, – я ничего не понимаю. Что происходит? Что мы собираемся вотировать? Самый доклад Гецевича или его скоропалительную публикацию? Но ведь в кружке существует противное мнение, которое вы, кажется, не хотите вовсе принимать к сведению. Конечно, вы можете подавить это мнение вотированием. Это будет очень демократично. Но к чему такая поспешность? Вы что же всерьез полагаете, если вы вотируете доклад Гецевича, размножите его и разошлете во все концы, то завтра или послезавтра Россия так и рассыплется по кусочкам, согласно вашему вотированию? Да этого, скорее всего, никогда не случится, ни при каких обстоятельствах. И доклад останется еще одним утопическим прожектом, за который вам самим же будет совестно. А готовы ли вы сейчас гарантировать, что ваша позиция в будущем не переменится? Так не лучше ли не спешить и отложить этот вопрос на будущее?
Самородов еще не закончил, а отовсюду уже послышались неодобрительные голоса. Хаю Гиндину удерживала от участия в полемике одна только симпатия к Мещерину. Но теперь, когда апологетом и главным проповедником точки зрения, противной докладу, сделался другой человек, у нее не оставалось препятствий изложить наконец свое мнение по проблеме. Ей только неприятно было как бы принимать сторону Саломеева, с которым пикироваться на каждом почти заседании для нее стало правилом. Хая сказала:
– Наши товарищи заняли внешне очень благородную позицию. Ну да, я понимаю – чувство родины, патриотизм, все это достойно уважения. Но давайте вспомним о конечных целях социализма. Разве это укрепление отдельных национальных государств? Нет. Это освобождение мира от уз капитала. Если социалист начинает думать о какой-то там своей родине, о том, как бы ее укрепить перед угрозой внешних врагов, он уже не социалист. Социалист должен мыслить не узко национально, а в мировом масштабе, планетарно. Да, если хотите, мне не жаль России, потому что я думаю не об интересах какого-то одного государства, хотя бы своей родины, а обо всех людях труда, без различия национальностей. И если нам, для того чтобы разбудить пролетариат всех стран, подвигнуть его на всемирное восстание против капитала, потребуется взорвать Россию – взорвем ее! Принесем ее в жертву!
Кто-то захлопал. Инженер хотел было поддержать рукоплескания и уже развел ладонями, но хлопки резко оборвались, и он смущенно спрятал руки под стол.
– Все, товарищи. – Саломеев встал, показывая тем самым, что разговор окончен. – Довольно полемики. Позиция сторон предельно ясна. Приступаем к вотированию. Кто за то, чтобы доклад Льва был немедленно и без изменений опубликован, прошу поднять руки. Вы, девушки, – обратился он с улыбкой к Тане, Лизе и Лене, – пока в этом участвовать не можете. Но вам недолго быть сторонними