паркет, протертый за века подметками, как мостовые на улицах откопанной Помпеи. Потолок теряется где-то в верхних слоях атмосферы, глупо даже тратить взгляд на его различение. Стен тоже нет, одни стеллажи, переполненные очень старыми книгами. Все вещи очень заслуженные и немного больные – золото пообтерлось, шелк поблек, стекло помутнело. Воздух, как домашнее животное, которое никогда не выпускают на улицу, слишком здешний. Вдалеке мелькнула кухня, кафельный, со смутным рисунком пол, холодильник, как в мамином госпитале, в два этажа, стенные шкафы тяжело над всем этим нависают, просто-таки застекленные севильские балконы.
В общем, Лариса ощущала себя неожиданной свежей новостью, запущенной в голову старого маразматика.
– Нам сюда, – сказал худой лобастый юноша, видимо, внук академика… стало быть, тот самый…
Лариса не почувствовала и тени волнения. Пока не стоит смотреть в его сторону, а он пусть таращится. И тревожно промакивает свои такие ранние залысины. Одет, вообще, ничего так. Брючки серого вельвета умеренно потертые, рубашка без ворота, адидасовские кроссовки, эту информацию Лариса считала, даже не повернув головы в сторону претендента.
А вот и какая-то девица в возрасте, голова бесформенная и кудрявая, очки, тяжелая грудь в черной водолазке. Какие-то жуткие штанцы с вытянутыми по-мужски коленями, как же можно так себя запускать, милая!
– Норочка, – запел Лион Иванович.
Она посмотрела на старичка как старшая сестра и вздохнула, ну, шали, шали.
«Норочка, – усмехнулась про себя Лариса. – Норочка в пещере».
– Это Лариса.
Лариса сделала иронический, как она считала, книксен.
– Опять я опоздала, дядя Ли, – вздохнула тяжелая водолазка, – опять вас перехватили, когда же моя очередь?
Нора шутила с таким трудом, что хотелось отвернуться. И Лариса отвернулась от этого разговора и тут встретилась взглядом с внуком. Он смотрел не отрываясь, не моргая, с выражением уже все решившего для себя человека. Это было немного комично, при его щуплой фигуре и залысинах.
– Рауль, – сказал он.
– Кастро? – Автоматически, как в студенческой курилке, пошутила Лариса, чуть-чуть жалея, что она скорей всего сантиметров на пять-семь выше его, значит, туфли на каблуках под вопросом.
– Нет, я не кастрат, – еле слышно сказал молодой человек.
Нора снисходительно покосилась на него – каламбурщик! Лариса тоже поняла, что парень пошутил неудачно, но ничего на лице своем не выразила.
– Я сейчас загляну к маман, а вы пока займите гостью, – сказал Лион Иванович и двинулся вглубь дома.
Нора вздохнула и, не говоря ни слова, побрела в противоположном направлении, но тоже вглубь, давая понять, что не считает просьбу артиста относящейся к себе.
– Пошли на кухню, – сказал Рауль.
Пошли. Сели к большому, накрытому когда-то роскошной клеенкой столу. Водя пальцем по длинному порезу, Лариса оглядывалась:
– А там что, дверь?
– Черный ход.
Почему-то сообщение о черном ходе ее очень развеселило. Стало совсем уж как-то все театрально, прямо баре-господа.
Рауль же продолжал