рассмеялись.
Сегодня все старались блистать и выделяться. Выходило, правда, с большой натяжкой, но, слава богу, все друг другу прощали и демонстрировали полную… демократию и толерантность, прости господи…
Ксюша стала раскладывать на мангале сырой шашлык – уже надетое на шампуры вперемежку с ароматно пахнущим луком мясо, – морщась и чихая от дыма. Отдельно она клала шампуры с красной рыбой. Леша тут же подбежал к ней, аккуратно, чтобы не обидеть, взял за талию и, тихонечко шлепнув по причинному месту, вытолкал в сторону беседки, заявив:
– Это мужское дело, а ты иди водку пей. Или виски с коньяком.
На этот раз Ксюша не обиделась, а, послав ему благодарный глубокий взгляд, зашла в беседку, где уже кем-то неведомым были расставлены тарелки, бокалы, рюмки. Лежали вилки и ложки. Блестели даже столовые, с мелкими зазубринками на концах ножи. Посреди стола высилась батарея бутылок. Серебристо белела запотевшая, только что из холодильника, русская водка. Радостно золотилось на летнем, но еще не жарком молодом июньском солнце шотландское виски. Ждал гурмана, переливаясь густым темно-золотым цветом, усталый французский коньяк. Скромно молчало до поры до времени, отбрасывая кроваво-красные блики, сухое вино. Напряглась, как ракета на старте, вот-вот готовая рвануть, бутылка с шампанским. Девчонки раскладывали на большой поднос яблоки, апельсины и виноград. Саша резал сыр большими толстыми кусками, девчонки смеялись, шикали на него, говоря, что так сыр не режут, что он будет есть его один, но повар-кулинар Саша был бесстрастен и непоколебим.
Наконец Леша торжественно заявил, что шашлык-машлык готов и можно приступать к трапезе. Он выложил на специально приготовленное большое блюдо ароматные, сочные, текущие жирным соком, почти кипящие куски мяса с прилипшими к ним лоскутками желто-коричневого лука. На другую тарелку, поменьше размером, улеглись нежно розовые дымящиеся кусочки семги и форели, переложенные золотыми лимонными дольками и пересыпанные мелко нашинкованной зеленью.
Вдыхая неземные ароматы еще шипящих рыбы и мяса, все с пробудившимся аппетитом набросились на еду. Хотелось попробовать и мясо, и рыбу, и блестящие дольки лимона, и даже сморщившиеся лоскутки желто-коричневого лука. Ели, смеясь и обливаясь шашлычным соком, раздирая крепкими, голодными волчьими зубами обжигающее губы, еще вчера бегавшее и блеявшее мясо. Когда первая волна обжорства спала и все, переваривая пищу, откинулись на перила беседки, Леша на правах хозяина, налив всем спиртного (мужчинам – водку, девушкам – полные бокалы вина), провозгласил первый тост:
– Я хочу выпить за моего друга Сашу, которого я много лет знаю, с которым был несколько дней в окруженном и отключенном от света Доме Советов, потом под пулями в Останкино… Повезло, под танковый обстрел еще потом не попали… Которого знаю как прекрасного русского поэта, русского патриота, кстати, даже сидевшего в девяносто третьем году в тюрьме…
– В какой тюрьме? – голос Алины.
– Как в тюрьме? – голос Ксюши.
– Все