словие. Особая благодарность тем, чьи имена назвать нельзя и кто едва ли был бы мне за это признателен. Те, о ком я говорю, меня понимают.
Хочу также выразить благодарность Коллину и Лиз Стивенсон – за благие намерения, Джеральду Хаммонду – за его консультации в области стрелкового оружия, полицейским Эдинбурга и округа Лотиан и Шотландские границы – за то, что они, судя по всему, снисходительно относятся к байкам, которые я про них рассказываю, Дэвиду и Полин – за их помощь на Эдинбургском фестивале.
Лучшая книга о протестантских военизированных формированиях принадлежит перу профессора Стива Брюса и называется «Красная рука» (1992). Приведу одну цитату из нее: «Не существует „проблемы Северной Ирландии“, которую можно так или иначе разрешить. Есть конфликт, в котором всегда будут победители и побежденные».
Вымышленные события романа «Плоть и кровь» происходят летом 1993 года, то есть до взрыва на Шанкил-роуд и его кровавых последствий[1].
Быть может, гнетущая безъязыкость Эдинбурга,
Молчание там, где нужны слова, —
Не более чем затишье перед бурей
И очищающий взрыв грянет прямо сейчас?
Мы все обратимся в прах под ногами.
Предисловие
Он мог кричать, сколько ему заблагорассудится, – все равно никто бы не услышал.
Они находились под землей, но он не знал где – холодное, старинное подземелье, хотя и с электрическим светом. Он был наказан. Кровь капала с него на земляной пол. Он слышал звуки, похожие на отдаленные голоса, которые доносились сквозь шумное дыхание обступивших его людей. Призраки, подумал он. Взвизги и смех, кто-то там веселится. Да нет, наверное, просто почудилось: уж очень невеселый выдался вечер.
Пальцы его голых ступней касались земли. Туфли свалились с ног, когда его волокли вниз по ступеням. Сначала туфли, потом носки. Он корчился от боли. Но это поправимо. Боль не вечна. Сможет ли он снова ходить? Он вспомнил ощущение пистолетного ствола под коленкой, волны адской боли, расходящиеся по ноге вверх и вниз.
Глаза его были закрыты. Он знал, что если откроет их, то увидит капли собственной крови на выбеленной стене, которая словно выгибалась в его сторону. Пальцы ног непроизвольно двигались по земле в луже теплой крови. Когда он пытался что-то сказать, то чувствовал, как на лице трескается корка из высохших соленых слез и пота.
Странно, отчего жизнь складывается так, а не иначе. Тебя могут любить в детстве – а ты все равно вырастешь мерзавцем. Или же станешь порядочным человеком при чудовищах-родителях. Ни то ни другое было не про него. Вернее сказать, про него было и то и другое, потому что его любили и им пренебрегали в равной мере. В шесть лет он здоровался за руку со взрослым дядей. Почему между ними не было теплоты – кто знает? Когда ему было десять, мать вечно склонялась над раковиной с немытыми тарелками, вечно казалась усталой и поникшей. Не замечая, что он стоит в дверях у нее за спиной, она то и дело переводила дух, опиралась руками на край раковины. Когда ему было тринадцать, он прошел обряд посвящения в банду. Они взяли колоду карт и кромкой обдирали кожу на костяшках его пальцев. Каждый по очереди – и так одиннадцать раз. Ему было больно, но он выдержал и стал одним из них. Руки болели все время, пока он числился в банде.
Раздался какой-то шаркающий звук, и теперь ствол пистолета уперся сзади в шею у основания черепа, и по телу снова побежали волны. Неужели на свете бывает что-то такое холодное? Он глубоко вздохнул, чувствуя, как напряглись его лопатки. Но нет, больнее быть уже не может. Тяжелое дыхание в ухо, а потом опять эти слова:
– Nemo me impune lacessit[2].
Он открыл глаза и увидел призраков. В таверне, где было не продохнуть от дыма, они сидели за длинным столом, высоко подняв кубки с вином и элем. Молодая женщина пристроилась на коленях какого-то одноногого выпивохи. У всех кубков ножки без основания – прежде чем опустить их на стол, нужно было их осушить. Провозгласили тост. Люди в богатой одежде смешались с нищими. Здесь, во мраке таверны, все были равны. Потом, словно по команде, все они посмотрели на него, и он попытался улыбнуться.
Последний взрыв он почувствовал, но не услышал.
1
Это был, вероятно, худший субботний вечер в году, потому инспектор Ребус и оказался на дежурстве. Бог был на месте, то бишь на небе[3], – на всякий случай. В этот день «Хибс» играли у себя на «Истер-Роуд» против «Хартс»[4]. Болельщики, возвращаясь домой в западные районы, притормаживали в центре – залить за воротник и приобщиться к зрелищам и звукам фестиваля.
Эдинбургский фестиваль был проклятием всей жизни Ребуса. Он долгие