сумерках, провожал ее жених до дома. Всего-то и надо было дойти от одного двора до другого. Так оба и сгинули. Искали их наутро, звали, кричали, надеялись, что спасли несчастных деревянные ладанки-обереги. Но нет. Только собаки беспокоились и выли…
Вызвал тогда деревенский староста обережника, чтобы защитил поселение от возвращения влюбленных. Недешево обошелся охранительный обряд, так недешево, что не сыграли в тот год ни одной свадьбы – не на что было пиры пировать, едва дотянули, перебиваясь с овса на полбу, до нового урожая.
А Лесана до сих пор помнила колдуна – высокого бледного мужика, облаченного в серую, как дорожная пыль, одежу. Он тогда посмотрел на ревущую в три ручья девочку таким холодным и неживым взглядом, что у нее подкосились ноги. И думать забыла рыдать. Хотя как не плакать, когда родная сестрица вместе с женихом обратилась в нежить и в любой миг может возвратиться на родимый порог – стонать, скрестись под окнами, смеяться диким смехом или со слезами звать родичей, чтобы выглянули из избы.
Зато после обряда, проведенного наузником, в деревне стало спокойнее. Теперь обережный круг, очерченный вдоль тына, берег от нечисти все поселение. Даже впотьмах можно было выйти во двор, а то и дойти до соседнего дома. Конечно, по-прежнему мало кто осмеливался нос из дому в сумерках высовывать, но все равно так было спокойнее.
Мирута – из всех храбрецов на деревне первый – рассказывал Лесане, как ночью с друзьями на спор ходил аж до самого колодца! И, хотя сердце едва не выскочило из груди, никто парня не тронул, но он клялся, будто слышал Зорянкин голос, зовущий из-за тына. Отец тогда надавал ему подзатыльников и целую седмицу не выпускал из кузни, работой выбивая из бестолкового дурь. Ибо все знали – не спасет охранное заклятие, если поманит жертву лишающий разума зов Ходящего. Добро, коли висит на шее оберег заговоренный. Но иным храбрецам, бывало, просто хватало услышать голос, взывающий о помощи. Такие сами выбегали к кровожадному волколаку и становились добычей.
Да, всякое случалось. Потому каждый знал: с наступлением ночи, если хочешь остаться в живых, из дому – ни шагу. Богат ты или беден, но серебро на защитный талисман-оберег для жилья отыщешь. У кого достаток позволял, те заговаривали целые подворья. Если же беден был человек, накладывал он заклятие всего лишь на дом, но дом этот делался укрытием и для скотины (если имелась таковая), и для людей.
Когда у отца дела шли совсем плохо или когда год был неурожайный, засушливый, в доме Лесаны теснились за перегородкой и корова с теленком, и коза, и десяток кур. Никуда не денешься.
То ли дело семья Мируты! У них у каждого есть дорогой оберег-ладанка на шее, заговоренный на защиту от зова Ходящих не на год, не на два, а на целых пять лет. И кузня, и дом, и все подворье их осенены особым наговором.
А вот у соседей, бондарей с окраины, денег не водилось; потому, когда померла в семье бабка, не на что было пригласить колдуна – отшептать покойницу. Похоронили ее за буевищем, ибо знали – поднимется.
Так и случилось. Встала старая через два дня и несколько седмиц ходила