ночь,
В безумство тени и огня,
Где звёзды смотрят на меня,
Где люди добротой полны,
И видят сны, прекрасны сны.
Уйти! По тропке убежать.
И жить в любви, и бед не знать.
Не видеть ненависть в глазах,
Усмешку злую на устах,
Не слышать слов, как игл острых,
Не видеть чуждости других…
В том мире жить, страдать, любить.
Жаль этому, увы, не быть! – Вместо ответа продекламировала Наташа.
– Твои стихи? – Спросил Ишмак.
– Конечно! Нравятся?
– Очень! Только слишком уж они грустные. Неужели всё действительно так, как в твоих стихах?
– Не знаю. – Девочка погрустнела. – Мне кажется со мной не хотят общаться. Я, наверное, одинока, и, хотя, многого не понимаю, но одинокой быть не хочу. Я надеюсь и верю, что там, в будущем, у меня всё будет хорошо. Но иногда всё же унываю.
– Я понимаю тебя, Наташа. – Ему было бесконечно её жалко. Она повзрослеет и поймёт, что зря так страдала в детстве, что прожить можно и одной, а одиночество не так уж и страшно. И всё у неё обязательно будет хорошо. Это вот ему ждать уже нечего…
II
Через несколько дней Ишмак встал рано утром. И как всегда Ирина Григорьевна была уже на ногах – готовила, мыла, что-то стирала. Когда он пришёл на кухню, завтрак – большая тарелка каши, хлеб и молоко, уже ждали его на столе. И только он принялся за еду, как вдруг услышал стук в дверь. Ирина Григорьевна пробормотала: «Наверное, соседи» и кинулась открывать. Потом Ишмак услышал голоса, и громкий и, как показалось ему, испуганный – Ирины Григорьевны. Он встал и направился к ней. Может быть он, конечно, и не нужен, но всё-таки лучше подойти узнать, в чём дело. Он уже не раз выпроваживал незваных гостей, нагло пытавшихся в это смутное время найти здесь приют. Но, подойдя к двери, Ишмак увидел рядом с Ириной Григорьевной юношу очень похожего на Арсения. Ему даже на секунду показалось, что это сам Арсений стоит в дверях, живой и невредимый. А мгновением позже Ишмак догадался, что это, наверное, Женя, брат Наташи.
А юноша отвернулся от матери и вдруг увидел Ишмака. Вопросительно посмотрев на него, он повернулся к матери.
– Женя, это Ишмак, наш друг.
– Ишмак – это Женя, мой сын. – Ирина Григорьевна познакомила их, даже не подозревая, какая буря за этим последует.
– Ишмак! – Воскликнул Женя. – Предатель, из-за которого погиб отец. Мам, как ты могла?
Ирина Григорьевна говорила что-то в оправдание Ишмака, Женя не верил. Он положил руку на рукоять меча и приказал Ишмаку следовать за ним. Сегодня с ним не могла справиться даже мать. Ишмак видел, что она побаивалась своего сына, а точнее той его части, которая напоминала ей горячую кровь отца, его смелость, быстроту, вспыльчивость, гордость, которые в Арсении, однако, соединялись с мужеством прожитых лет и которые он умел сдерживать, как бы тяжело ему не было. И, порой, видя его, ещё по-детски вспыльчивого, с душой, умевшей долго ненавидеть и раз и навсегда любить, Ирина Григорьевна с тревогой думала о будущем сына, направляя его и мудро стараясь