группой людей не было и речи.
Все потому, что я страшно заикался. Именно страшно! Врачи ставили мне третью группу заикания. При четвертой – высшей – человек вообще не может произнести ни слова.
Заикание было главным страданием всей моей жизни. Что только ни делали мои любимые родители! Логопеды. Бабки-знахарки. Народные целители. Тем, кто заикается, знакомы все эти метания…
Затем мы узнали, что в Харькове есть великий врач – профессор Казимир Маркович Дубровский, лечивший заикание с помощью гипноза. Попасть к нему было совершенно невозможно! Записывались на год вперед.
Папа поехал в Харьков, два дня сторожил Дубровского у его квартиры, поймал, наконец, и уговорил записать меня немедленно.
Смутно помню то время. Лечение проходило в железнодорожной больнице. У стен небольшого зала стояли чемоданы – люди приезжали со всего Советского Союза. Дубровский привлек внимание к этой проблеме, а заик в нашей стране было много.
Лечение длилось четыре дня. В первый день нужно было смотреть, как проходит сеанс предыдущей группы, на второй день – сеанс для вас, на котором гипнологи накладывали на больных молчание, на третий день – снятие молчания, и, наконец, на четвертый – экзамен, когда заика должен был свободно заговорить…
Помните, как это было в прологе гениальной картины Андрея Тарковского «Зеркало»? Врач там просит заику произнести фразу «Я могу говорить!».
Конечно, сам Тарковский заявлял этим прологом, как он освобождается от немоты и может заговорить – легко и свободно, несмотря на молчаливое застойное время. Но тем не менее этим был зафиксирован подлинный сеанс снятия молчания после гипноза. Только недавно узнал, что женщину-логопеда из фильма звали Маргарита Мерлис. Она работала в Харькове с самим Казимиром Дубровским и даже считалась его лучшей ученицей…
Мое лечение закончилось уже на второй день. Сначала вместе со всеми я стоял в шеренге вдоль стены. Дубровский произнес речь. Помню ее так, как будто он говорил вчера, хотя этого великого человека уже много лет нет в живых.
«Вы все начнете говорить, – сказал он. – Вы будете читать стихи, объясняться в любви, а кое-кто даже будет работать на телевидении диктором».
Сказать мне тогда, что я смогу работать на телевидении? Это был сущий бред! Я не мог произнести ни одного слова нормально. Меня выкручивало, я пускал пузыри, тряс всеми частями тела, – но только не говорил.
Затем Дубровский попросил каждого из нас называть свое имя, фамилию и город проживания. Меня он попросил сделать это первым.
Ничего не смог я произнести. Только мычал. Другие были не лучше…
А потом начался сеанс гипноза. Врачи пытались сделать так, чтобы у меня сначала одеревенели руки, потом веки… Ничего не получалось. Пришел сам Дубровский. И у него не получилось. Мне сказали, что я не медиум, а значит, не способен вылечиться по этой методике…
Мы с отцом вернулись в Симферополь, и мои мучения в школе продолжились.
Когда я пытался произнести какое-то слово и у меня не получалось, то мне казалось: если