пальцем на сидевшую далеко от них в траве старуху, возле которой паслась белая коза.
– Где? – засуетился Петька. – А-а-а! Да это же коза пасётся.
– Коза – это зверь. А я спрашиваю, что это за животное рядом? – снова сердито переспросил Сергей Александрович, показывая пальцем на старуху и повышая голос.
– Да это бабка Ганя. Наша. Местная. Она всегда здесь козу свою пасёт.
Петька Коптелов и сам растерялся от такого хамского вопроса.
– А почему на моём лугу пасутся какие-то животные и козы? – уже почти зарычал Сергей Александрович и повернул недовольную рожу к Коптелову.
Тот раздумывал с минуту, потом развёл руками и, глупо ухмыляясь, произнёс:
– Так она ещё не знает, что у луга новый хозяин появился. Вы теперича сами тут порядок и наводите… А я поехал – дела у меня! – с этими словами Петька Коптелов развернулся и пошёл к своему стоящему неподалёку автомобилю – уже изрядно заезженной чёрной «Волге».
5
Бабка Ганя пригрелась на солнышке и, сидя, согнув кривую спину, слегка задремала. Сквозь дрёму накатывались на неё воспоминания о далёком детстве, о военной поре, о том, что пришлось пережить в те годы.
Когда летом сорок второго немцы заняли их деревеньку, то половина жителей уже покинула насиженные места. А семья Гани эвакуироваться не успела.
Отца сразу же арестовали полицаи и куда-то увезли. Больше его Ганя так и не видела.
А сестра Людмила тоже куда-то исчезла. Позже узнали, что она, сопровождая обоз с фуражом для армии, успела отойти с нашими частями, и потом её определили куда-то на хозяйственную службу в тылу. Увиделись сёст-ры, все трое, только после войны.
Осталась Ганя с мамкой одна.
Корову фашисты сразу же отняли, и свинью тоже. Даже кур прибрали. Только и успела мать спрятать в лесу единственную уцелевшую козу Люську. Бегала потом Ганя в глухую чащобу проведывать её. Люська была привязана на длинной верёвке и выщипывала лесную травку. А на ночь её нужно было перегонять поближе к деревне и прятать в шалашик, замаскированный под копну с сеном. Ночью в лесу козу могли загрызть волки. С началом войны их развелось в округе видимо-невидимо.
Доить Люську тоже приходилось Гане, и приносила она молоко для матери тайком в маленькой крынке. Маму, как и всех оставшихся в деревне женщин, немцы часто гоняли на работы – что-то постоянно копать заставляли.
А потом мать велела перепрятать Люську на лугу. Трава некошеная выросла в рост человеческий, и спрятать там козу было проще и безопаснее. Лес вокруг постоянно прочёсывали немцы и расставляли мины – соваться туда было небезопасно.
На малолетку Ганю немцы и полицаи особого внимания не обращали: бегает себе девчонка – и пусть. Партизан рядом не было, бои шли уже далеко, все взрослые – на принудительных работах, а дети чаще всего были предоставлены сами себе, и никто за ними особо не присматривал. Вот и бегала Ганя на луг проведывать привязанную к колышку козу, переводила её на другое,