что можно, узнали. Мне сейчас – никак. А он, может, что полезное сообщит. Считаю, что он и впрямь оттуда. Из будущего. Потому хоть что-то нужное, может, и скажет. Только спрашивать надо долго и умно, мне не… Не смогу… Это на тебе. Ты отвечаешь.
Уланов перевел дух и продолжил:
– Сапоги и часы у меня возьмете… не возражай, спорить не о чем… Приказ. Если что – на хлеб поменять… И этого переоденьте… Все, прощайте…
И совершенно выдохшийся взводный закрыл глаза.
Семенов продолжал сидеть. Не то чтобы надеялся на что, надеяться было не на что. Просто сидел. Видно было, что недолго уже ждать. Раненый стал каким-то плоским, совсем маленьким, дыхание из частого и неглубокого стало каким-то странным: редкие вдохи, вроде как глубокие, но какие-то неправильные, судорожные.
– Может, еще полегчает? – безнадежно понадеялся Семенов, внутренне понимая, что нет, это все. Конец взводному. И продолжал сидеть.
Момент, когда взводный отошел, Семенов не засек. Просто отвлекся – у раненого слезинка поползла из закрытого глаза, и пока боец за ней наблюдал – взводный перестал дышать: тихо, незаметно. Не вздохнул в очередной раз. Только нос еще больше заострился. Семенов посидел еще немного, собрался с мыслями, тяжело встал, подтянул шинель, которой был накрыт взводный, на мертвое лицо. Подошел к сидевшим неподалеку.
– Умер? – как-то утвердительно спросил Петров. На этот раз серьезно спросил, без шуточек своих дурацких, и слово сказал человеческое – не «коньки отбросил», или там «дуба нарезал», или «окочурился», как он говаривал раньше про других покойных.
– Умер, – просто ответил Семенов.
– А тебе чего сказал? – уточнил Петров.
– Часы велел взять и сапоги. На хлеб поменять, если что.
– Понятно… А с этим как? – кивнул Петров на очумевшего Леху.
– К нашим велено доставить, в целости и сохранности. И переодеть, чтоб внимания не привлекал.
– Легко сказать. И наши тут рядом и промтовары на каждом шагу… – проворчал Петров.
– Ладно тебе. Что-нибудь придумаем. Сначала Уланова похоронить надо.
Петров кивнул. Его саперная лопатка осталась рядом с вещмешком у стрелковой ячейки, но Семенов свою уволок, да и у Жанаева сохранился миномет-лопата, так что выкопать могилу для командира было просто. Сменяясь, вырыли в рыхлой лесной почве соразмерную с маленьким лейтенантом могилу, аккуратную, уважительную. Постояли, помолчали. Потом Семенов деловито снял с уже холодной руки тикающие часы – тяжелые, увесистые, с откидной решеткой вместо стекла, чтоб в темноте можно было на ощупь, потрогав стрелки, понять, сколько времени. Стянул хромовые сапоги, такие маленькие, что впору было женщине носить. Еще остались от командира в наследство фуражка, ранец с личными вещами и кожаная планшетка. Да еще устный приказ этого чудика пасти и охранять. Пока не подвернется грамотный человек, который, может, что полезное и узнает. Сам Семенов сильно сомневался в этом, больно уж видок у клоуна