Семенов даже удивился, что их с Жанаевым не вырвало, вполне было бы можно и даже не стыдно, хотя глядевший на них германец-конвоир явно получил от увиденного удовольствие: вишь, даже нос горделиво задрал.
Но Семенов как-то отвердел душой. Еще после первого боя почувствовал, что изменилось в нем что-то. Он тогда действительно ужаснулся всему виденному. Всерьез. Такой жути он не видел никогда, хотя в отличие от городских сослуживцев и поросят колол, и кур резал, да и драться в кровь приходилось не раз. Крови он не боялся. Но вот то, что нормальные хорошие ребята превращаются, не пойми зачем, в рваные, грязные комки рубленного по-дурному мяса, теряют здоровые руки и ноги, воют нечеловечески от боли, потому что их молодые крепкие тела изодраны иззубренным железом осколков и вертячками пуль – было непонятно ему. Зачем все это? Одно дело подраться на посиделках или на праздник – с зашедшими именно с такой целью парнями из соседней деревни, честно, по правилам, чтобы себя показать и дурь молодецкую потешить, – и совсем другое, когда приходят вроде бы такие же люди из другой страны, чтобы убить и искалечить просто так. Деловито, профессионально и умело, заранее подготовив самую хитроумную технику, все тщательно рассчитав и запланировав. В армии много удивляло Семенова и особенно – как все было правильно организовано: и трехразовое питание, и занятия, и работы. И поначалу даже казалось, что все это, в общем, зря – столько усилий, и вроде как без пользы, лучше бы всю эту технику и людей на что полезное направить, хоть то же сено косить, но вот когда дело дошло до боя – тогда понял, зачем нужна вся эта мощь, и зачем здоровых мужиков отрывают от полезной работы, и для чего оно все. Такая страшная мощь перла, что остановить ее можно было точно такой же мощью, никак иначе. И как-то посерьезнел после первого же боя, нутром почувствовав, что эта Беда – надолго и всерьез. И его, Семенова, на эту долгую и страшную работу должно хватить. Может, потому и держался. И когда соскребали из выгоревшего до голого железа кузова грузовика черные спекшиеся останки, по которым толком было не понять, что это: только ослепительно-белые отломки ребер показывали, что это было раньше человеческим телом, да еще поржавевшее уже железо токаревской самозарядки с порванным вздутым магазином подтверждало, что в кузове погиб такой же боец, как и они трое. И когда тянули к воронке обгоревшие трупы танкистов, лежавших у странноватого танка с двумя башнями. И потом, когда нашли по запаху в жидких кустах двух сильно забинтованных покойников, у которых были странные дырки в груди. И когда собирали остальных. Семенов будто окостенел, закаменело все внутри.
Леха толком ничего не выкопал: видно было, что потомок лопаты в руках не держал, пришлось самому взяться. Мертвых притащили к воронке, всего одиннадцать человек, пришлось покорячиться, чтобы все туда поместились, не хотели они укладываться ровно, торчали окостеневшими руками и ногами в разные стороны,