«р» и звонкие «з» частенько перемежались смягченным и протяжным «л». Я не только вслушивалась в звучание и содержание речи, заодно еще и изучала внешность обывателя. Нестарый, коротко стриженный тип был рыхловат, но узок в кости, черноволос и темноглаз, с кожей смугловатой то ли от природы, то ли от весеннего загара. Интересно, Киз и Гиз тоже темноволосые, но с рыжиной, а радужка глаз светлая, хотя оттенок кожи такой же, как у встреченного нами мужчины. Поглядим, какие тут еще индивидуумы встречаются. Надеюсь, цвет глаз и волос не являются отличительными чертами местной аристократии, а то с путешествием инкогнито могут возникнуть проблемы.
…Итак, представился трепач между делом, а из дальнейшего словоизвержения мне удалось выяснить, что «кор» – это что-то вроде уважительного обращения к мужчине, типа «мистер» или «сударь», а Маллоник – собственное имя незадачливого седока. Он (угадала! Угадала! Сто баллов за интуицию!) действительно являлся юристом или, вернее, бродячим нотариусом, носителем личного ара, и следовал в Дальний Торг с важной миссией.
Произнеся слова «личный ар», человек гордо положил руку на небольшую вещицу, кажется, стилизованный свиток с угловатыми символами на цепочке. Аксессуар из какого-то странного серого дерева болтался у него на груди и никакого отношения к единице измерения площади не имел. Омоним, стало быть! Я втихую призвала кано и насладилась созерцанием золотистого ореола вокруг деревяшки. Магический, стало быть, предмет. А почему личный? Его собственный, не арендованный и не служебный? А может, тут другое? Личный ар как-то связан узами с владельцем, чтобы никто чужой не мог воспользоваться? Досконально разбирать сеточку золотистых ниточек, пронизывающих свиток, я не стала, достаточно оказалось приглядеться чуть внимательнее, чтобы заметить, что малая часть «пряжи» с «катушки» перекинута и на Маллоника. Стало быть, пока буду считать личный ар персональным артефактом нашего нового знакомца.
Кстати, пока седок трепался, временно прекратив экзекуцию, жеребец заинтересованно прядал ушами, косился главным образом в сторону Дэлькора и бежать не пытался. Наверное, в крайнем случае рассчитывал запинать нас всех гуртом.
Бедолага-владелец закончил живописать плачевные плоды несросшихся отношений с конем очень резким движением верхней конечностью. Темперамент и жестикуляция до добра не довели. Господин юрист скривился от острой резанувшей боли и схватился за бок. То ли умудрился до нашей встречи свалиться с беспокойного коника, то ли сподобился огрести от него же, родимого, копытом.
– А конь, видать, бешеный! От Выселков спокойно шел, а теперь будто подменили! – напоследок пожаловался бедолага-нотариус.
Фаль пренебрежительно фыркнул и прокомментировал мне на ухо:
– Я бы тоже взбесился, если бы меня упокойницей опоили!
– Мм, чем? – заинтересовалась я, потребовав «продолжения банкета», то есть снабжения бесценными данными.
– Травка такая есть, сладкая, – пояснил сильф и