в воспитательной и разъяснительной работе правящих социалистических или коммунистических партий, отступления от провозглашавшихся демократических принципов и норм государственного управления, авторитарный стиль и методы руководства, просчеты и ошибки в кадровой политике и работе, недостатки и ошибки в управлении социалистической экономикой.
Причем этот перечень с 1957 по 1990 г. повторялся практически неизменно с различным «фактологическим» наполнением. Что, на мой взгляд, свидетельствует, с одной стороны, о явном нежелании руководства и политической «элиты» социалистических государств реально учиться на «уроках истории», в том числе и на собственных и чужих ошибках.
С другой стороны, – о неистребимом стремлении наступать на те же самые, уже хорошо известные «грабли».
Позднее об этом феномене столь информированный автор, как бывший первый заместитель председателя КГБ СССР Ф. Д. Бобков, напишет так: «Лидеры упивались или наслаждались властью, отбрасывая всю информацию об угрозах извне, о процессах в стране, могущих посеять недоверие к властям, нарушить стабильность в государстве.
Не только руководители государства были поражены вирусом «непобедимости». Болезнь поразила общество»[49].
Разумеется, мой личный опыт гораздо более скромен, но данный вывод, при всей его горечи для граждан моей страны и моего поколения, представляется верным.
Но и об этих трагических и мучительных уроках нашего недавнего прошлого следует знать и помнить. Ибо пренебрежение историческим опытом означает только неизбежное его повторение именно в силу собственной неосведомленности.
Однако указанные нами обстоятельства, внутренние субъективные причины поражения социализма на современном этапе, вряд ли могут быть поставлены «в вину» социалистической теории и идеологии. Ибо они знаменуют собой именно разрыв с основными постулатами теории научного коммунизма.
Можно уверенно констатировать, что реальному социализму XX века не удалось решить главнейшей из провозглашавшихся им задач – создать, сформировать новый исторический тип гармонически и всесторонне развитой личности. Хотя относительно короткий исторический период – около 40 лет – с середины 40-х до конца 80-х гг. – период проведения этого эксперимента не дает еще однозначно отрицательного ответа на вопрос о принципиальной выполнимости этой задачи.
В этой связи я достаточно настороженно отношусь к часто звучащим и сегодня призывам «сформировать новый тип личности», и еще более скептически настроен относительно возможности решения этой задачи в современных российских условиях в обозримом будущем.
Закончив подобное социофилософское отступление, вернемся, однако, к дальнейшей судьбе моего героя.
«Венгерское восстание» стало не только значительным личным испытание для Андропова, но и важнейшим событием мировой истории пятидесятых годов прошлого века.
Лучше многих информированный