в детских медицинских картах. Стала понемногу понимать: то, что я говорю, и то, что слышат мои клиенты-родители, – порою две очень разные вещи. А уж то, что они будут делать с ребенком в результате нашего взаимодействия, зачастую совсем невозможно предугадать.
Но, несмотря на то, что родители теперь чаще всего уходили от меня со словами благодарности («спасибо, нам яснее стало, что происходит и что с этим делать»), в какой-то момент мне показалось, что моя работа в поликлинике вообще не имеет смысла. Психолог ли я вообще? Я не вскрываю глубоких проблем – не потому, что не умею, а просто потому, что не знаю, что с ними потом делать. Не «перестраиваю» личности своих клиентов, не прописываю лекарств… Помогаю ли я обратившимся ко мне семьям? А может быть, люди сами по себе по большей части хорошие и вежливые, потому и благодарят!
С этим надо было что-то делать. Три раза я обращалась за помощью к коллегам-психологам, и все три раза что-то не заладилось, едва начавшись.
Тогда, подумав, опять ухватилась за то, в чем была уверена. Я прежде всего исследователь. Я умею ставить и решать конкретные задачи.
Разумеется, в психологии, как и в науке, которой я занималась на предыдущем этапе своей биографии, нельзя объять необъятное. Нельзя увидеть, понять и решить все проблемы всех приходящих ко мне людей. Но можно сузить задачу, конкретизировать ее – и наблюдать. Не только в теории, но и в моей повседневной практике наверняка есть какие-то общие закономерности, симптомокомплексы, выделив которые я смогу наработать уже свои собственные алгоритмы помощи семьям, которые ко мне обращаются.
«Включай исследователя! – сказала я себе. – А там посмотрим. Сдаться и объявить все бессмысленным – проще всего».
И одной из первых вещей, которые я «увидела», был как раз комплекс признаков, который теперь чаще всего называется СДВГ (синдром дефицита внимания с гиперактивностью), а тогда назывался гипердинамическим или гиперкинетическим синдромом. Для меня последовательность была именно такова: пытаясь сделать свою работу в поликлинике более осмысленной и реализуя намеченную исследовательскую программу, я сначала увидела нечто в реальной жизни приходящих ко мне семей и только потом узнала, как это называется.
«Вольно же было изобретать велосипед!» – вот первое, что я подумала, когда из какой-то статьи, написанной суконным, почти нечитаемым научным канцеляритом, уяснила для себя, с чем имею дело.
Итак, ситуация требовала развития. Я прочла еще несколько статей и книг, снова вспомнила свое биологическое образование и уже имевшуюся у меня специализацию по медицинской психологии. И стала пробовать объяснять родителям (насколько я сама это понимала), что же происходит с их ребенком и их семьей. А кроме того, начала привлекать самих родителей к тому, чтобы что-то совместными усилиями менять.
Некоторые методы, приемы и опыты, – мои собственные и родительские изобретения, – оказывались удачными. Раз за разом они