такая агрессивность по отношению к нему. Потом удалось выяснить, что Машина мама занимает какой-то немаленький пост в районном «Белом доме» и, исходя из этого, считает, по-видимому, сына «простого электрика» и библиотекарши решительно неподходящим объектом для нежных чувств своей единственной дочери.
Машин папа тоже занимал приличную административную должность, хотя и на производстве, и тоже пару раз звонил Юлию, настоятельно рекомендуя ему забыть о Машином существовании.
Юлий поначалу в ходе этих переговоров нервничал, терялся. Потом почти привык, научился отвечать ровным, безукоризненно любезным тоном что-нибудь вроде: «С удовольствием пошёл бы вам навстречу, но, к сожалению, это практически невозможно!», чем вызывал у Машиных родителей новый прилив сильных чувств и соответствующих выражений.
Узнав, что Маша собирается поступать в ин’яз, Юлий взялся за английский. Через какой-нибудь месяц он уже свободно объяснял ей согласование времен, косвенную речь и другие сложные вопросы, которые на уроках Ксении Андреевны освещались весьма туманно. Кстати, англичанка отнесла невероятный скачок Юлия от оценки «три пишем, два в уме» до твердой пятёрки по языку исключительно на счет того, что «вовлечение ребёнка во внеклассную работу способствовало зарождению у него глубокого и стойкого интереса к предмету», как она отметила в докладе на педсовете.
К тому времени, правда, выяснилось, что в работу эту «ребёнка» вовлекли по ошибке: вместо Юлия на вечере должен был выступить Мельников из 9-го «В», который закончил музыкальную школу по классу баяна и иногда на предпраздничных концертах веселил публику исполнением русских народных песен. Располагая этими данными, Ксения Андреевна рассудила, что Мельников может при необходимости исполнять и английские песни, записала наспех его фамилию и класс Маше в блокнотик и на том успокоилась.
Увидев на репетиции Медникова, Ксения Андреевна удивилась, но услышав его, осталась вполне довольна. Правда, песня ей понравилась не особенно: с воспитательной точки зрения лучше было бы выбрать какую-нибудь более прогрессивную – скажем, антивоенную. В ответ на конструктивное замечание Медников пожал плечами и заявил, что по его, видите ли, мнению, самое прогрессивное явление в мире – как раз любовь. Но это к слову.
Маша с блеском сдала все вступительные экзамены в ин’яз. На следующий год туда же поступил и Юлий. Они почти не расставались и были очень счастливы целых два года.
В начале четвертого курса Маша, как обычно, уехала со своей группой на картошку – восемь часов на поезде в одну сторону. Юлий должен был отрабатывать весь сентябрь в институте: кто-то на военной кафедре прознал, что он неплохо пишет пером и рисует, и его запрягли по этой части.
Прежде всего Юлий попытался устроить скандал начальнику кафедры полковнику Терехову. Тот был человек умный. Он не понял, почему Юлий так рвётся на сельхозработы, которые обычно у студентов большого энтузиазма не вызывают, но догадался, как с ним нужно обращаться. Скандала не получилось. В ответ на все свои вызывающие заявления типа: «Вы не имеете права», Юлий неожиданно услышал:
– Молодой человек, вас здесь никто не держит. Вас просто-напросто