на свою трубу. Ты устал, вижу.
Тот сконцентрировал на мне взгляд, как будто только что заметил.
– Думаешь, просто?
– В "Москворечье" играл?
– Ну, встань, попробуй.
Мы вскочили на эстраду. Клавишник с беспокойством оглядел меня, но тромбонист склонился над его ухом и тот кивнул. Я поднял с пола золотую трубу. Отошел скромно назад, и встал рядом с ударником, впитывая ритм и драйв блюза. Сначала губы надо размять, разогреть, и мундштук тоже, поэтому я тихонько походил по нотам громыхающих под ухом аккордов. Джаз, блюз – это всегда соло по очереди всех, кто – что сумеет на своем инструменте. У каждого, конечно, есть домашние заготовки, обрывки мелодий, но все равно получается каждый раз по-новому и для всех неожиданно. В этом – вся сила.
Начали Сент-Луис блюз. Сыграли тему, начали вариации: сакс, тромбон, клавиши… еще басс, следующий я. Не опозориться бы! Я шагнул вперед, подняв к губам золотую трубу. Я не отходил далеко от мелодии, чистой и грустной, и моя труба пела так, как я уж забыл среди бетонных стен своей квартиры. Двенадцать тактов, – достаточно,– следующий. Я шагнул назад и опустил трубу.
Слушатели всегда оценивают каждое новое соло, и свист – высший балл. Мне аплодировали, но, возможно, просто соскучились по солирующей трубе, и я отнес к этому их шум. Но все равно хорошо, придало мне смелости, и я был готов теперь импровизировать. Вот новая тема, – опять клавиши, сакс, басс, тромбон, еще и соло на ударнике, – и я положил трубу обратно на стул, где она лежала. Теперь очередь моей губной гармошки.
Я играл свои любимые рифы, высоким тоном, свингуя и заводя зал. Пару раз попадал не в аккорд, но никто уже этого не замечал. Звонкая и одновременно сиплая гармошка как ножом взрезала плывущую в табачном дыму пелену из лиц, огней, белых скатертей и блеска бокалов. В эти минуты всегда бывает очень хорошо на душе: кто-то понимает тебя, ты нужен, вокруг тебя друзья, и врагов больше нет. То, что я говорил о мотоцикле – что они никогда не подпустят в голову дурных мыслей, – правда и о блюзовой гармонике. Поэтому у человека есть всегда выбор. Но ненадолго, как и само счастье.
Я вернулся к стенке, – постоял, отдохнул, и выбрав момент, нагнулся к ударнику:
– Отлично ведешь ритм! – в ответ он даже не кивнул, а просто в свой многосложный ритм вставил еще одну перебивку. Я рассмотрел его ближе: он работал на своих барабанах и тарелках как в экстазе, не замечая ничего вокруг, растворившись в ритме, звуке, взмокший, и без сомнения очень счастливый. Но вряд ли это было из-за одной наркоты – хотя на его открытых руках и синели следы от шприцев. Такие звуки, этот ритм сами по себе способны ввести в транс – как шамана, – знаю по себе. Ничего бы не смогло сейчас остановить или задержать этот несущийся, как экспресс, блюзовый ритм. Почти ничего.
Я снова нагнулся к его уху:
– Где Таню прячешь?
И вдруг этот экспресс качнулся и чуть сразу не сорвался под откос. Не в такт зазвякали тарелки, колотушки пропустили по удару, многослойный торт звуков, вмиг сплющился всмятку. Музыканты