пересмотрел бумаги и, удовлетворенный, захлопнул папку.
– Все готово, отец должен остаться доволен, три месяца работы в этой маленькой папочке. Да, умели люди в былые времена мыслить, – поправляя листы в папке, говорил Арсений.
Отец всегда оставался для юноши загадкой. Он жил отдельно, постоянно был очень занят, приезжал и уезжал, когда возникала необходимость. В детстве, будучи совсем мальчишкой, Арсению хотелось прижаться к отцу, почувствовать его тепло, ощутить исходящую от него силу и уверенность. Он мечтал, чтобы отец проводил с ним больше времени, чтобы они вместе ходили гулять и играли бы в разные игры, чтобы отец отвечал на его многочисленные «А почему?», а вечером читал увлекательную книжку о приключениях, путешествиях и неизведанных фантастических мирах. Но отцу всегда было некогда, он совсем не интересовался жизнью сына, вел себя по отношению к нему отстраненно и холодно. Постепенно Арсений к этому привык, хотя, даже став взрослым, он не переставал нуждаться в общении с отцом, который казался ему недосягаемым. А вот Иваныч всегда был рядом, он и ухаживал за мальчиком в детстве и, как мог, старался его воспитывать. Иваныч настойчиво заставлял Арсения заниматься упражнениями, надеясь, что это поможет ему когда-нибудь встать на ноги.
Иваныч тоже часто был занят, а то и вовсе уезжал на целый день в город по делам, но его хлопоты были просты и обыденны – уборка, приготовление пищи, хозяйство (во дворе жили курочки, а рядом находилась пасека). Несмотря на это, у дядьки всегда находилось время ответить на вопросы Арсения, пошутить, поговорить, да и к домашним делам дядька по возможности старался ненавязчиво привлечь юношу.
Когда Арсений оставался один дома, то часто разговаривал сам с собой. Тишина всегда угнетала молодого человека, звенела в ушах, необъяснимая тревога сдавливала грудь, детские страхи одиночества заставляли его говорить вслух. Он смотрел в окно, прерывая работу на несколько минут, мурлыкал себе под нос одну мелодию. Арсений ее слышал когда-то очень давно, но никак не мог вспомнить, кто и где ее исполнял. Нежный женский голос напевал: «Мой сыночек-озорник, спать сыночек не привык, я возьму со сном мешок, убаюкаю чуток». Смутное волнение и тревога поднимались в его душе, какие-то неуловимые образы возникали в воображении юноши, когда он вспоминал этот мотив. Арсений вновь и вновь повторял нехитрые слова и мелодию за голосом, и ему становилось спокойнее. Казалось, что женщина обращается именно к нему, успокаивая, убаюкивая своим пением.
Телевизора в доме не было, телефон находился в комнате Иваныча, куда Арсений никогда не заглядывал, связи с внешним миром просто не существовало. Да и был ли тот мир вообще? Арсений знал, что за массивными воротами ограды находилась дорога, ведущая в город. Но он никогда не видел этого города, а знал о нем лишь по рассказам Иваныча. Старик рассказывал о плотных потоках машин и не менее плотных потоках людей на улицах, об устремляющихся к небу высотках, о сверкающих огнями огромных торговых центрах и о манящих пестрым разнообразием витринах бутиков и салонов… О многом еще рассказывал Иваныч, но воображение юноши