на флакон. Она внимательно наблюдала за мной. – Генри говорит, что он последний. Люди находили эти бутылочки по всему побережью. Все гадали, откуда они взялись. Была даже статья в «Дейли Сан». Но большинство с красными пробками.
Я вспомнила, как, стоя на утесе, бросала отцовские флаконы в воду. И его лицо, глядящее на меня из холодных волн.
– Не говорите ничего! – взмолилась я. – Пожалуйста!
Колетт опустила взгляд. Мои пальцы вцепились в ее запястье, но если ей и было больно, она не подала виду.
– Хорошо, – спокойно проговорила она.
Я отпустила ее. Женщина взяла флакон и протянула мне:
– Вот, держи.
Колетт вышла из комнаты, сообщив, что должна приготовить обед для Генри, а я лежала, крепко сжимая флакон. Желание открыть его, сжечь бумагу и ощутить запах отца было почти непреодолимым, но этот маленький листок – все, что у меня осталось. Это было подтверждение всего нашего существования и того, что я сделала с нами. Мое самое лучшее и самое худшее воспоминание.
Додж
Должно быть, прошло около недели, прежде чем я смогла выйти из комнаты. Колетт поставила ведро рядом с кроватью, и было непостижимо, как много усилий нужно прикладывать, чтобы сделать до него пару шагов. В основном я спала. Помогало ли это моему телу или разуму, не знаю. Помню только, что комната постепенно становилась светлее, а мои руки и ноги вспомнили, что сделаны из костей и мышц. Люди таковы – стоит дать нам шанс, и мы возвращаемся, хотим того или нет.
Однако этот новый мир был очень странным местом. На острове я читала сказки о домах, сделанных из конфет, и о говорящих животных. Стена нашей хижины была заставлена флаконами, в которых хранилось время. Мой отец рассказывал, как корни деревьев говорят друг с другом глубоко под землей.
Все это было более правдоподобно, чем то, с чем я столкнулась сейчас.
– Не хочешь ли принять ванну? – спросила однажды Колетт.
В моем представлении ванна – холодная, мокрая ткань, кусок мыла и шершавое полотенце, чтобы вытереться. Редкое мытье волос включало в себя кувшин с водой (из колодца или дождевой с крыши) и две миски: одна, чтобы намочить волосы, вторая для стекающей воды.
Вместо этого Колетт провела меня в ярко-белую комнату с блестящими стенами. Отодвинула занавеску, и я увидела огромное корыто, гладкое и ослепительно белое. Огляделась в поисках ведра, но тут женщина повернула ручку и из стены хлынул бесконечный поток холодной, а затем горячей воды. Я смотрела, зачарованная и испуганная, как корыто наполняется. Сложно было представить, как вся эта вода остается внутри ванны и что может случиться, если вы случайно проделаете в ней дыру.
– Хочешь туда забраться? – спросила Колетт, улыбаясь. – Не стоит ждать, пока вода остынет. – Я молча смотрела на нее. – Подожду снаружи, – поняла она. – Дай знать, если что-то понадобится.
Дверь за ней закрылась, а я все стояла, глядя на воду. Я плавала на глубине, там, на острове, в холодной и очень соленой воде.