еретик.
Самые радикальные революционеры становятся консерваторами на другой день после революции.
Те, кто использует террор, чтобы прийти к власти, правят при помощи террора, оказавшись у власти.
Революция… есть превращение индивидуального противозаконного террора в узаконенный массовый.
Революция подобна тяжкой инфекционной болезни. Раз зараза проникла в организм, нельзя уже остановить неотвратимого течения болезни. В известный момент будет 41о температуры, будет бред. А потом температура падет до 36 градусов. Природа революции такова, что она должна дойти до конца, должна изжить свою яростную стихию, чтобы в конце концов претерпеть неудачу и перейти в свою противоположность, чтобы из собственных недр породить противоядие. В революции неизбежно должны торжествовать крайние течения и более умеренные течения должны быть извергнуты и уничтожены.
Все революции одинаковы в своей разрушительной миссии.
Только дурные и пошлые натуры выигрывают от революции. Но удалась революция или потерпела поражение, люди с большим сердцем всегда будут ее жертвами.
Революции всегда бывают неудачные, удачных революций не бывает и быть не может. Они всегда порождают не то, к чему стремились, всегда переходят в свою противоположность.
Главная проблема всех революций – как и любой уличной драки – заключается в том, что никогда нельзя заранее предсказать их исход.
Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться.
Революция перешла на новый этап, где бывшие соратники стали политическими конкурентами.
Один из лозунгов революции обычно звучит так: «Все дозволено».
Вопрос «все ли дозволено» – стоит и перед индивидуальным человеком и перед целым обществом. И те же пути, которые влекут отдельного человека к преступлению, влекут целое общество к революции. Это аналогичный опыт, схожий момент в судьбе. Подобно тому, как человек, преступивший в своеволии своем границы дозволенного, теряет свою свободу, и народ, в своеволии своем преступивший границы дозволенного, теряет свою свободу. Свобода переходит в насилие и рабство.
Во все времена психология восставших масс, поднявшихся низов была одинакова. Всегда эта психология была неприглядна и безобразна. Большая доля вины в этой уродливой и болезненной психологии лежала на высших классах, которые не исполняли своего назначения, первые изменяли общей святыне и высшей правде, но это не меняет оценки «пролетарской» психологии.
Жестокость