же?
– А перевернуть этот несправедливый мир. Чтоб, как в сорок пятом. За державу обидно.
– Я тебе верю, – после паузы обронила она. – В тебе чувствуется… огромная, потрясающая сила. Мне иногда даже страшно становится. Ты же все равно не скажешь, кто ты?
– Не скажу.
– Так и думала… Знаешь, а я в юности мечтала выйти замуж за генерала. Все девчонки мечтают! Однажды увидела настоящего генерала, но он был такой старенький, с палочкой шел… Вот теперь, когда мне сорок, снова можно мечтать. А то у меня теперь все так просто и прямо, что выть хочется. Я тоже все про себя знаю, вижу себя во сне – сижу на тюремных нарах, а стены из бронированного стекла…
– Ого! – Мавр сел и чуть ли не насильно развернул Томилу к себе. – Это еще что такое?
– Головой стучусь, тошно…
– Давай, внучка, выкладывай, что с тобой приключилось?
Она ткнулась лицом в его грудь, но не заплакала, как обычно бывает в таких случаях, напротив, будто успокоилась, ощутив опору.
– Все сны в руку… Я должна повторить судьбу моего отца.
– Он что, на нарах сидел?
– Не то слово… Больше тридцати лет со ссылками.
Мавр чувствовал ее дыхание у себя на груди, и в голову лезли неуместные мысли. Она словно услышала их, отстранилась и сжала кулачки.
– Ты не думай, я его очень люблю! Жить без него не могу. Если б ты знал, какой он!.. Добрый, ласковый, но утомленный. И одержимый, как ты.
– За что же его на такой срок? – больше для участия спросил он.
Томила усмехнулась своим воспоминаниям.
– Сам он говорит, за то, что делал деньги.
– Бизнесом занимался?
– Нет, в прямом смысле.
– Фальшивомонетчик, что ли?
– Я ненавижу это слово… Мой папа – художник, понимаешь? Прекрасный художник!
– Ну-ка, ну-ка. – Мавр насторожился. – Как его фамилия?
– Притыкин… Что это с тобой?
– Да так… Просто у меня был один знакомый фальшивомонетчик, но с другой фамилией… И что, он на самом деле художник?
– Талантливый! И его погубило творческое любопытство…
– А это что такое?
– Как бы тебе объяснить… Ты ведь тоже причастен, в кузне своей цветы выковываешь… Наверное, поиск совершенства, жажда самореализации. И когда этого нет, человек гибнет. Я тоже в юности писала стихи и мечтала о генерале. А стала обыкновенной челночницей. Так что дорожка мне накатана…
Мавр встал, завернувшись в простыню, походил с достоинством и решительностью, как римский патриций.
– Нет, надо потрясти этот мир!
– Пожалуйста, Мавр, потряси его! – искренне попросила она и замолчала.
Он погладил ее по голове, затем взял на руки, покачал, побаюкал:
– Ах, ты горе мое…
– Помнишь, ты однажды победил моего мужа, на руках тянулись?
– И не только мужа, – намекнул он.
– Да-да, – уклонилась Томила от неприятного. – Тогда Юра меня стал ревновать… Кошмар был, а не отдых! Мы с ним через полгода развелись. По этой причине, между прочим. Еще он узнал,