без надобности. Скорее всего, после операции ты предпочтешь переименоваться, так что, даже если мы будем продолжать знакомство, – что вряд ли, – то от твоего теперешнего имени мне никакого гешефта.
Я ошалело потряс головой, стараясь составить его слова в связную цепочку и, когда это случилось, предложил:
– Ну, хотя бы из вежливости. Слыхал про такую?
– Слыхал, – безразлично кивнул он. – Только у нас общество непритязательное, можно и кое-какие вольности себе позволить. Ты не против?
– Понимаю, – буркнул я. – Для тебя я такой же недочеловек, как и для полковника. Верно?
– Отчасти, – снова кивнул Ружин. Лицо его было все таким же сонным. И, похоже, ему было параллельно, оскорбляют меня такие слова или я на них плюю. Возможно, он любил резать правду-матку в глаза, но от этого смысл его речи не становился приятнее. – Человек для другого человека всегда немного недочеловек – из-за кучи недостатков, видимых со стороны. В чужом глазу соринку видно. А кроме того, согласись, раньше ты вел такую жизнь, что назвать тебя самым человечным человеком сложно. Ты уж не обижайся, но ты – наемный убийца, вполне созревший для пребывания в тюрьме фрукт. А люди с воли, сам знаешь, к уголовникам всегда относятся с предубеждением.
– Я не уголовник, – процедил я, сознавая, что во многом он прав и, тем не менее, сильно обидевшись на него. – У меня нет ни одной судимости.
– Ага, уже слышал. Зато ты преступник. И сам не станешь этого отрицать.
– Не стану. Только извини, пижон, какие на моем счету преступления? – я завелся. Ведь по всем законам природы надо обороняться, когда на тебя нападают. По делу или нет – другой вопрос. Но это было принципиальным. – Я, если и убивал, то только типов, которых в любой нормальной стране и без меня поставили бы к стенке.
– После суда, – возразил он.
– Может быть, хоть и не обязательно. Они за свою жизнь столько натворить успели, – в том числе, кстати, и убивали, – что по принципу «око за око» с ними просто нельзя было не рассчитаться. А суды в нашей стране самые гуманные в мире: если власть прикажет, или кто пасть денежкой заткнет, то никакой суд виновного виновным не признает. Так что брось эти разговоры. Я, можно сказать, выгребал дерьмо из сортиров нашего общества. Я социальный ассенизатор. Санитар человеческих джунглей. Понял?
– Понять-то понял, – ухмыльнулся Ружин. – А как же цивилизованные методы борьбы с преступностью, насилием и жестокостью?
– Ты дурака-то не включай! – меня не на шутку взбесила его упертость. – Сходи в министерства юстиции и внутренних дел, да спроси у них, как там эти методы поживают. А потом возвращайся, и мы с тобой на пару попробуем остановить этих «Вестников». Ну что, пойдешь?
– Может быть, ты и прав, – Ружин флегматично кивнул. – Только человек не может быть властен над жизнью себе подобного. Разве что в случае самообороны. Ты не подумай, что я ни разу в жизни крови не видел. Видел, и много. Наверное, поэтому у меня и мнение такое сложилось.
– Да