цепки.
Люблю я твой ротик сырой,
дарить соки, разные сласти.
Я – тихий и звонкий, живой
совочек, с кем делишься счастьем.
Я – мелкий и плотный сачок,
что любишь и блюдом балуешь,
блестящий с едой черпачок,
что тянуще, сладко целуешь.
Просвириной Маше
Страшные времена
Тут яр и нет хорошей вести,
все вирусуют, жгучий плен,
и умирает крёстный, крестник,
и гибнут живность, цепи вен,
сникают листик, мышцы, взоры
и вянут вдохи, куст, мечты,
и в биографиях позоры,
и не приходят платы, сны,
плодятся лужи, ямы, кочки,
озимь гниёт, рань не растёт,
пустые плошки, кожи, почки,
лишь плесень радужно цветёт,
и птицы жрут брюхатых слизней,
и самка каждая больна,
и нет рожденья новых жизней,
лишь смерть орудует сполна,
угасли рифмы, печи, искры
и умер труд, мрёт озерко,
под прессом всем живётся низко,
и в тёлках скисло молоко,
сыры дома и к ним подходы,
из пасти сыплются клыки,
все имена забыты, коды,
и душат петли кадыки,
и глохнут уши, шум, моторы,
немует рыбами народ,
и из людей, желез заторы…
Так преужасно начат год…
Женский ответ
Тут феминизм куражит дико -
пи*дой помазан каждый рот,
не члены; биты мужьи лики.
Везде начальствует их род.
Рождений нет и баб с тюками.
Но не пылится полок гладь -
их трут холопьими усами
любая дочь, жена и мать.
Во власти дамской изначально
от женских нор до чёрных ям.
Патриархат подох финально
и обратился в пыль и срам.
Всё потому, что только знали
клевать их, пользовать, лупить,
осознавая это сами,
что перестали чтить, любить…
Машавица
Дивная красавица
смотрит на меня.
Бирюзово ладится
взор её в тенях.
Чуть ресницы мазаны
кистью смоляной.
Ею же показаны
нити с сединой,
сказки, явь поведаны,
каждый слой и пласт.
С нею мной изведаны
Бог и вкусность ласк,
блюд узоры славные,
вин родных капель
и чаи все травные,
радость солнц, недель.
Рядом думы яснятся,
мир, любой ответ.
Светлая прекрасница,
что сама есть свет!
Просвириной Маше
Благодатная
Ты – к Богу верный ключ
и