– одно куёт пять лет.
Дан каждому гурман, профан.
Стихи под соусом тоски,
тоска под соусом стихов.
Вобьются веком в лоб доски
те, что порхали без оков
творца, героя, что крошил
порою на кусок листка
тот порох нот, и суть вершил,
как мастер, жил у верстака,
точил. А повар верил в высь,
готовил лучший свой рецепт,
и претворял идеи в жизнь,
чтоб угостить шедевром свет…
Садки
Ячейки холодного плена.
Бетонный садок для мальков.
И тянутся разные вены -
проводка и трубы с углов.
Как улей для пчёл однодневок
и трутней, и маток, трудяг,
иль клетка для птиц-недопевок,
укрытье от всех передряг
скитальцам, что ищут прохлады
от жара, тепла меж ветров,
и скит от звериного стада,
сеть рыбам усталым без снов.
Густое строенье проходов,
как Ноев всеобщий загон,
без правил, единства под сводом.
Безличный, сухой Вавилон.
Все эти цементные брёвна,
щиты глинобитны в стекле
ползучим даны, перелётным.
Предписаны даже и мне…
Масленица
Тепло всеместно покрывает
простор, всё оттепель мостит,
прицельно солнце прогревает
и наледь радужно блестит,
сползают снег, льняные грани,
накрытья с поля, троп и глыб,
и обнажаясь щебень, камни,
глядят, как очи древних рыб
из вод озёр на синь небесья.
Сквозняк срывает пелену.
Дождь удержавшие древесья
в стекольном замерли плену.
Капь по карнизовому краю,
по клавишам. Смычки теней.
Шуршащей светлостью играют
хрустальны струны всех ветвей.
И окна искрово сверкают,
скрипит сарай своим холмом,
и партитурой выступают
листы изогнутых домов,
где вещи – ноты для симфоний,
и иероглифы антенн…
Кружит поток живых мелодий,
поющий, вольный пересмен.
33
Тройка и три, как значок "бесконечность",
коли одна повернётся назад,
и разворот сотворит уже вечность,
да и скрепится вселенский разлад.
Нечто превысшее, суть ли Иисуса,
или двух цифр бесцельный повтор?
Шифр, загадка всё ширит, не узит.
Души масштабнее тел и их пор,
и бесфинальны, бессрочны родами,
ростом и возрастом старше Земли.
А оболочки-одежды с годами
трутся и блёкнут, копя боль, рубли.
Этот износ только временно горек.
Дата