дымящей порханьем
из властихвалящих газет.
Морозит холодным дыханьем
за садом древесный клозет.
Дороги разрытые шиной,
где кашица, топь, непролазь.
Поля и макушки с плешиной.
Лишь брага – от быта, дум мазь.
С управой глухой поединок.
Натёртый язык, сбитый плуг.
Подковы на паре гвоздинок
в копытах, как сбитый каблук.
Заезжены шеи. Баб роты
без женскости. Беден массив.
Прелестен лишь облик природы,
который лишь летом красив.
Стада, как худобные рейки.
И гниль, недовес ячменя.
Навоз пропитал телогрейки.
И брань даже тут от шмеля.
А взоры уставше-бесправны.
Сор, сытость даёт огород.
Мне город по телу и нраву,
хоть в нём погряз…нее народ.
Познавшие Бога
Познавший Бога знает,
что нет других богов;
что паству не бросает,
что в злате, тьме потов,
дела и боль зачтутся,
порядок помнит дуг,
что радугой зовутся;
что нет у Бога слуг,
а есть родные дети
из глины райских кущ,
из духа, рёбер клети.
Былой Эдем грядущ.
Впустивший Бога снова
вдвойне, наверно, чист.
Он, внявший тяге, зову,
открыл к спасенью лист
и к чуду, правде, чарам,
жилец снегов, степи.
Единки, тройки, пары
верян – звено цепи.
Да будет сумма света
свечей, глаз, звёзд. Парад!
Что верным дал ответы,
что я им нужен – рад!
Почтивозлюбленная
Троганья плавные, божьи
жадно предчую и жду.
Раструбы сняты сапожьи
ею, а платье, узду
стяжек грудных и иное
с дрожью чуть позже сниму.
Вид распаляет живое.
Час наслажденью и сну
выдан хозяином счастья,
магом с корыстью очей.
Выбрана лучшею мастью,
будто бы в дар из вещей,
что передарен бывал уж,
может, не раз уж на дню.
Но я вселепетен, тающ,
может, немножко люблю.
Славная, речи не грубы.
Лёгки витанья, как моль.
Жаль, это платные губы,
ласки, улыбки и голь.
Внереальность
Видал рост туч и травок,
оттенки вод, ветров,
все поры глаз и ранок,
и клетки крови, дров;
знавал тепла окрасы
и космос разных грёз,
ветвистость душ, гримасы,
сплетенья молний, поз;
не знал межи, запретов,
я слышал пыль, зерно;
был