присвистнул сквозь зубы.
– Отравили? И ты решил, что я скажу тебе, каким ядом?
Симон кивнул. Палач Шонгау далеко за пределами города прослыл мастером своего дела, и не только по части казней, но также в искусстве врачевания и приготовления отваров. Шла ли речь о настойке из спорыньи и руты против нежелательной беременности, о нескольких пилюлях от запора или снотворном из мака и валерианы – простой народ с любой болячкой охотнее шел к палачу, нежели к лекарю. Палач и брал дешевле, и средства его действительно помогали. Симон довольно часто испрашивал его совета, когда дело касалось лекарств или непонятного заболевания, – к величайшему возмущению своего отца.
– Может, посмотрите на него поближе? – спросил Симон и указал на околевшего священника. – Вдруг удастся узнать что-нибудь про убийцу.
Куизль пожал плечами.
– Не знаю, что из этого должно получиться. Но коли на то пошло и раз уж я все равно здесь… – Он сделал затяжку и с любопытством взглянул на труп. Потом наклонился и стал внимательно изучать тело священника. – Ни крови, ни следов удушения. И никаких признаков борьбы, – пробормотал он и провел рукой по заледенелой одежде Коппмейера, на которой обнаружились остатки рвотных масс. – А с чего ты взял, что его отравили?
Симон прокашлялся.
– Пончики… – начал он.
– Пончики? – Куизль вопросительно поднял густые брови.
Лекарь пожал плечами и вкратце рассказал палачу все, что узнал от Магды и Гедлера.
– Лучше бы нам сейчас сходить в пасторский дом, – сказал он в заключение и направился к выходу. – Может, я что-нибудь недоглядел.
Когда они вышли за двери, Симон покосился на палача и спросил:
– А как вы вообще попали в церковь? Я-то думал, что ключ только у…
Куизль усмехнулся и показал лекарю длинный загнутый гвоздь.
– Эти двери в церквях только болван не откроет. Неудивительно, что их обворовывают по всей округе. Вообще не пойму, зачем эти святоши их запирают.
В доме Симон провел палача в общую комнату и показал на два оставшихся пончика и рвоту на полу.
– Их тут было, наверное, с полдюжины, – сказал лекарь. – Все намазаны медом. Хотя Магда утверждает, что ничего не мазала.
Куизль осторожно отломил кусочек теста и стал его нюхать; при этом он закрыл глаза, а ноздри его шевелились, как у лошади. Выглядело все так, словно он этот кусочек хотел втянуть носом. Наконец Якоб отложил его в сторону, опустился на колени и принялся нюхать рвотные массы на полу. Симон почувствовал, что ему становится дурно. В комнате стоял едкий запах уксуса, дыма и разложения. И чего-то еще, что лекарь не мог распознать.
– Что… что вы там нашли? – спросил он.
Палач выпрямился.
– Он меня до сих пор никогда не подводил, – сказал он и коснулся своего крючковатого носа. – Я тебе любую самую мелкую болячку вынюхаю из загаженного ночного горшка. А эта вот лужа пахнет смертью. Тесто – тоже.
Куизль