они не православные, однако же исповедуют Христа: и колонисты, и австрийцы. Негоже нам убивать друг друга.
– Я доложу, – буркнул Федор и направился к Махно.
– Что им надо?
– Хотят мира, Батько. Просят не проливать кровь христианскую.
– Передай скорее, чтобы никогда не выводил навстречу мне крестьян и не подходил с крестом!
Нестор не мог забыть, как ждал виселицу жутких пятьдесят два дня и каждое появление священника в камере бросало в холодный пот. Ни всемогущая церковь, ни прихожане никогда не помогли, не защитили его, мальца, ни многодетную его мать-вдову, ни братьев. Хотя бы так, как это делают баптисты: хату подсобят слепить, одежонку, еду поднесут. Иудей Кернер – да, помогал. Но не церковь. Где же она была раньше, когда всё рушилось? А теперь обездоленные поднялись на дыбы, так поп Иван, видите ли, о мире запел с крестом в руке. Кого оберегает? Кому служит? Еще и пророчить начнет, как ведун. Накаркает!
Федор возвратился.
– Он согласен, Батько. Не будет тревожить тебя. Но просит принять хоть хлеб-соль от людей.
«Ох и коварные, прохиндеи, – в бессильной ярости думал Махно. – Чуют, что народ клонится к рабскому миру, и тянут на свою сторону. Не выйдет у вас, святоши!»
– Ничего я у него не возьму. Провокация это. Так и передай.
Получив отказ, отец Иоанн постоял в раздумье. Нестор с седла наблюдал за ним. Священник был среднего роста. На крупной голове проглядывала лысина. Покатые плечи его опустились еще более, когда услышал ответ своего крестника.
Отец Иоанн, неуверенно ступая, возвратился к старикам. Те смотрели на него со страхом и жалостью.
– Я во всем… виноват, – с тихим стоном сказал священник. – Лишите меня сана. Нет… и этого будет мало.
Старики переглянулись. Затем, помолившись и не опуская хоругвей, направились к церкви.
А Махно скомандовал:
– Вперед, сынки. Нас ждут страждущие. И только!
После осмотра несчастных Дибривок повстанцы готовы были рвать и метать.
– Нужно мстить, мстить, мстить! – требовали они. – Веди нас, Батько, на врагов!
Мужская злоба коробила Тину. Она близко увидела перестрелки, убийства, страдания женщин и детей, и ей казалось, что люди сошли с ума. Нестор между тем говорил, что сейчас им не страшен даже полк австрияков. Но на юге Украины расквартирован целый экспедиционный корпус, тысячи штыков и сабель. Вымести их сможет лишь грозное восстание. А землеробы дрожат, выжидают. Чтобы их расшевелить, велено было собирать оружие, деньги. Узнав новость, повстанцы запротестовали:
– Та як же цэ так?
– Будем миротворцами?
– Поп Иван закрутил вам голову, Батько! – громче всех кричал парень с вытаращенными голубыми глазами. Тине он не нравился.
– Я не глухой, – обратился к нему Махно. – А ты кто такой?
– Лазаренко из-за Днипра. В отряде Ермократьева бедовал. Те умотали, а я остался. Забыли?
Нестор не мог всех знать, но виду не подал:
– Отличаю тебя, ветеран. Успокойся. Никакие мы не миротворцы. Чтобы проснуться,