теперь – его тиви. Так вокруг и вьется. Гееннах за ворота вышел – струю пустил. И Алафрида рядом присела, пожурчала. И тут же на Гееннахе повисла, к берегу его потянула, где за кустами полянка с мягкой травой. Книве любопытно стало: как у небесных героев это дело происходит? Что они такое делают, что даже зловредная Рагнасвинта мягкой да пушистой сделалась, словно беличья шкурка.
Не утерпел Книва, прокрался тихонечко, за кустами присел. Ничего не видать, зато слышно все. Слышно, как Гееннах зачем-то всю одежду снял. И с Алафриды тоже. Потом пошуршали немного – и Алафрида кричать начала. Сначала тихонько, потом громче, громче…
Мать Книвы тоже, бывает, кричит, когда отец с ней возляжет. И Вутерих говорил: жена его брата, Герменгельда, шибко кричит. Но Вутерих и соврать может. Он Сигисбарну хвастался, что и сам с женой брата баловался. Только вранье это. Герменгельд за такое Вутериху бы все мужество оторвал.
А Алафрида все кричала и кричала. Потом заохала и засмеялась, счастливая. И принялась рассказывать Гееннаху, как ей хорошо было. А Гееннах ей что-то по-своему говорил ласково. А потом они опять говорить перестали. И снова кричала и стонала Алафрида, словно выпь болотная. И скучно стало Книве это слушать. И завидно немного. И подумал Книва, что, когда мужское посвящение примет, непременно попросит Аласейю его, Книву, небесным забавам научить.
Глава тридцать седьмая
Алексей Коршунов. Звезды и огни
Посреди ночи Алексей проснулся. Хотелось пить. Вокруг была темнота. Насыщенная, плотная. Воняло шкурами. Чесалась искусанная блохами кожа.
Да, для этого стоило жить. Вгрызаться в науку. Защищать диссертацию. Оказаться отобранным среди множества претендентов. Пройти безумно трудную подготовку. Полететь в космос. Зачем? Чтобы проснуться в дымной темной избе в компании блох?
Сон пропал. Коршунов лежал, думал.
Из головы не шла проклятая римская монета. «Клавдий-Кесарь-Август-Император-шестой». Где же мы, черт возьми? Где, черт возьми, то Приднепровье, которое тут было? Или будет? Рим – есть. Бизоны – есть. И Китайская стена… Немецкие, английские, русские слова в речи аборигенов. «Байкер» Овида. Невозможно низкий радиационный фон, будь он неладен… И эти чертовы радиосигналы… В мире, в котором электричества в принципе быть не может. И в который эта самая монета отлично укладывается…
«А что ты хотел? – сказал себе Алексей. – Серебряный доллар обнаружить? Или царский червонец?»
Да, именно так. Именно этого он и хотел. Вот если бы в дикарском монисте обнаружился доллар или червонец, все бы встало на свои места. На те места, на которые желало бы поставить факты коршуновское бессознательное. Есть в мире заповедные уголки, куда не проникла настоящая цивилизация, конечно, есть. (Заповедный уголок – в Приднепровье? Гм…) Но присутствие цивилизации, наличие хоть какой-нибудь Великой державы должно ощущаться. В виде жестянки из-под пива. В виде серебряного доллара. Присутствие Великой державы в дикарском поселке, затерянном в джунглях